Мусаси шел, опустив меч, с которого капала свежая кровь. Солнце играло на 
стали клинка. Он шел прямо к пригорку. Теплый весенний ветерок ласкал лицо. 
Мышцы Мусаси напрягались с каждым шагом вверх по склону. С холма он посмотрел 
на горевший костер. 
    — Пришел! — закричал один из тех, кто видел Мусаси с пригорка, Мусаси 
насчитал человек тридцать. Друзья Дампати — Ясукава Ясубэй и Отомо Банрю — 
сразу же бросились в глаза Мусаси. 
    — Он пришел! — подхватили голоса. 
    Гревшиеся на солнце люди мгновенно вскочили. Половину составляли монахи, 
остальные — ронины различных мастей. При виде Мусаси они молча и свирепо 
ощетинились. Увидев кровь на мече Мусаси, ожидавшие поняли, что бой уже начался.
 Они упустили момент, чтобы напасть на Мусаси, просидев у костра, и теперь 
вызов им бросил Миямото. 
    Ясукава и Отомо торопливо объясняли, показывая жестами, как был зарублен 
Ямадзоэ. Ронины грозно хмурились, монахи Ходзоина, встав в боевой порядок, 
угрожающе смотрели на Мусаси. Монахи держали копья, черные рукава кимоно 
подвязаны. Они были исполнены решимости отомстить за смерть Агона и 
восстановить честь храма. В них было нечто сверхъестественное, словно демоны 
явились из ада: 
    Ронины рассыпались полукругом, чтобы следить за сражением и перерезать 
Мусаси путь к отступлению. Их предосторожность была излишней, поскольку Мусаси 
не хотел ни отступать, ни уклоняться от боя. Решительно и неотвратимо он 
надвигался на них. Приближался медленно, шаг за шагом, готовый в любой миг 
совершить решающий выпад. 
    Зловещая тишина нависла над равниной. Все до одного ощущали близость смерти.
 Лицо Мусаси мертвенно побледнело. Теперь божество мести смотрело его глазами, 
в которых горела холодная ярость. Мусаси выбирал жертву. 
    Никто из монахов или ронинов не испытывал такого напряжения, как Мусаси. 
Уверенные в численном превосходстве, они не сомневались в победе. Никто, однако,
 не хотел, чтобы его атаковали первым. Монах, замыкавший отряд копьеносцев, 
подал сигнал, и они рассыпались справа от Мусаси. 
    — Мусаси, я — Инсун, — крикнул главный среди монахов. — Мне сказали, что в 
мое отсутствие ты убил Агона в храме. Потом прилюдно поносил Ходзоин. Ты 
насмехался над нами, расклеив стишки по всему городу. Это правда? 
    — Нет! — ответил Мусаси. — Если ты монах, то должен знать правило: верь 
лишь тому, что сам видел и слышал. Ты должен оценивать все вокруг умом и 
сердцем. 
    Слова Мусаси подлили масла в огонь. Не обращая внимания на Инсуна, монахи 
завопили, что пора сражаться, а не болтать языком. Хором им вторили ронины, 
вплотную подступившие к Мусаси слева. Ругаясь и размахивая мечами, они 
подначивали монахов поскорее вступить в бой. 
    Мусаси, знавший, что от ронинов больше шума, чем дела, неожиданно обернулся 
к ним и крикнул: 
    — Кто первый? Выходи! 
    Все, за исключением двух-трех человек, невольно отступили назад, опасаясь, 
что зловещий взгляд Мусаси выхватит именно его из толпы. Оставшиеся храбрецы с 
мечами приняли вызов. В мгновение ока Мусаси налетел на одного из них, как 
боевой петух. Раздался хлопок, и земля окрасилась кровью. Затем последовал 
жуткий звук — не боевой клич, не проклятие, а леденящий душу вой. 
    Меч сверкал, рассекая воздух, и Мусаси телом чувствовал, когда лезвие 
натыкалось на кость, потому что дрожание клинка передавалось и ему. Кровь и 
мозги стекали с лезвия, пальцы и руки разлетались вокруг. 
    Ронины собрались здесь, чтобы посмотреть на бой, не участвуя в нем. Их 
слабость вынудила Мусаси атаковать их первыми. Поначалу ронины держались 
неплохо, надеясь на помощь монахов. Монахи, однако, молча и недвижно смотрели, 
как Мусаси, прикончив с полдюжины ронинов, привел в смятение их товарищей. 
Самураи в панике дико размахивали мечами, раня своих же. 
    Мусаси не думал о происходящем. Он находился в состоянии забытья, в упоении 
от смерти, когда душа и тело его слились с клинком меча. В стремительных 
движениях Мусаси сконцентрировался весь опыт его жизни: знания, вдолбленные 
рукоприкладством отца, уроки Сэкигахары, теоретические наставления, слышанные в 
различных школах боевого искусства, мудрость, преподанная горами и деревьями. 
Как бесплотный вихрь, косил Мусаси потрясенных ронинов, превратившихся в 
беззащитные мишени для его меча. 
    Один из монахов, считая свои вдохи и выдохи, измерял продолжительность 
схватки. С ронинами было покончено, когда монах сделал двадцатый вдох. 
    Мусаси промок до нитки от крови жертв. Немногие уцелевшие ронины также были 
в крови. Она пропитала землю, траву и даже воздух. Один из выживших закричал, и 
его товарищи бросились наутек. 
     
    Дзётаро молился все время, пока продолжалось кровопролитие. Сложив ладони и 
устремив взгляд в небо, он взывал: 
    — О боги на небесах, помогите ему! Врагов намного больше, а мой учитель 
один. Он слабый воин, но хороший человек. Помогите ему! 
    Дзётаро не смог уйти, несмотря на приказание Мусаси. Он сидел на холмике, 
положив рядом шляпу и маску. Отсюда хорошо было видно происходящее вокруг 
костра. 
    — Хатиман! Компира! Покровитель храма Касуга! Смотрите! Мой учитель лицом к 
лицу идет на врага. Защитите его, о боги! Он не понимает, что делает. Обычно он 
добрый и мягкий, но сегодня с утра он слегка не в себе. Тронулся умом, похоже,