чем? 
    — Я говорил тебе, что стал совершенно другим. Три года я провел в затхлой 
комнате. Читал, размышлял, кричал и плакал. Внезапно на меня снизошло озарение. 
Я постиг суть человеческого бытия. У меня новое имя — Миямото Мусаси. Я решил 
посвятить себя совершенствованию и дисциплине. Каждый день, каждую минуту хочу 
употребить на то, чтобы сделаться лучше. Теперь я твердо знаю цель жизни. 
Связав свою судьбу со мной, ты никогда не будешь счастливой. Впереди нас 
ожидают одни трудности, их бремя день ото дня будет все тяжелее. 
    — Твои слова убеждают меня, что ты стал мне еще дороже. Я не сомневаюсь в 
своей правоте. Я не нашла бы никого лучше тебя, проискав всю жизнь. 
    Мусаси понял, что его слова осложнили дело. 
    — Я не могу взять тебя с собой. 
    — Хорошо, я просто пойду следом. Не буду мешать твоим занятиям, поэтому не 
наврежу тебе. Ты и не заметишь моего присутствия. 
    Мусаси не нашелся, что ответить Оцу. 
    — Обещаю, что не буду тебе докучать. Мусаси молчал. 
    — Вот и решили! Подожди здесь, я сейчас вернусь. Рассержусь, если 
попытаешься сбежать. Оцу побежала в лавку. Мусаси подмывало со всех ног 
броситься в другую сторону, но он словно прирос к земле. 
    Оцу, оглянувшись, крикнула: 
    — Не вздумай улизнуть! 
    Она улыбнулась, и на щеках появились ямочки. Мусаси невольно кивнул в знак 
согласия. Радостная Оцу исчезла в лавке. 
    Если бежать, то сию же минуту! Так подсказывало сердце. Но улыбка Оцу и ее 
умоляющий взгляд словно приковали его к месту. Какая она хорошенькая! Никто, 
кроме сестры, не любил его так сильно. Нельзя сказать, чтобы Оцу не нравилась 
ему. 
    Мусаси взглянул на небо, потом на воду и судорожно сжал перила моста. Его 
охватило замешательство. Щепки от перил упали из-под пальцев Мусаси в воду и 
поплыли вниз по реке. 
    Оцу появилась на мосту. На ней были новые соломенные сандалии с желтыми 
ноговицами, большая дорожная шляпа, подвязанная под подбородком алой лентой. 
Она никогда еще не казалась такой красивой. 
    Мусаси нигде не было. 
    Оцу отчаянно закричала, зарыдав. Взгляд ее упал на перила, на которых 
белели свежие надрезы. Она прочитала вырезанную острием кинжала надпись: 
«Прости меня, прости!»