Уже подвыпивший самурай встрепенулся, когда Оцу появилась в комнате 
настоятеля. Он поправил съехавшую набок шапочку, выпрямился и стал требовать 
одну чашку сакэ за другой. Скоро его физиономия побагровела и выпученные глаза 
налились кровью. Он хотел бы наслаждаться сполна, но ему мешал посторонний в 
комнате. По другую сторону лампы согбенно сидел, как нищий, Такуан и читал 
книгу, раскрытую у него на коленях. Приняв его за храмового служку, самурай 
ткнул в его сторону пальцем и прохрипел: 
    - Эй, ты! 
    Такуан продолжал читать, пока Оцу не подтолкнула его. Такуан посмотрел 
отсутствующим взглядом и спросил: 
    — Вы меня? 
    Самурай грубо приказал: 
    — Да, тебя! Ты мне не нужен. Пошел вон! 
    — Но я не имею ничего против того, чтобы остаться здесь, — ответил Такуан с 
невинным видом. 
    — Не имеешь ничего против? 
    — Абсолютно! — ответил Такуан, снова погружаясь в чтение. 
    — Но я имею! — взорвался самурай. — Читающий здесь человек портит вкус сакэ.
 
    — Прошу простить меня, — забеспокоился Такуан. — Как бестактно с моей 
стороны! Сейчас же закрою книгу! 
    — Меня раздражает само присутствие читателя! 
    — Хорошо, я попрошу Оцу унести книгу. 
    — Я не о книге, болван! Я говорю о тебе. Портишь мне настроение. 
    Такуан сделался серьезным. 
    — Это уже сложнее. Я пока не святой By Кунг, чтобы обратиться в струйку 
дыма или насекомое и примоститься на краешке вашего подноса. 
    Шея самурая побагровела, и глаза выкатились еще больше. Он теперь походил 
на рыбу-шар. 
    — Вон с моих глаз, дурак! — закричал он. 
    — Слушаюсь, — с поклоном ответил Такуан и, обратившись к Оцу, сказал: — 
Гость предпочитает остаться один. Любовь к одиночеству — отличительное свойство 
мудрецов. Пойдем, не будем мешать. 
    — Почему... почему ты... 
    — Что-то не так? 
    — С чего ты взял, что Оцу должна уйти с тобой, чучело? Такуан скрестил руки 
на груди. 
    — Путем многолетних наблюдений я пришел к выводу, что большинство монахов и 
священнослужителей не отличается красотой. Это относится и к самураям. К вам, 
например. 
    — Что? — заорал вояка, глаза его чуть не выпрыгивали из орбит. 
    — Вы когда-нибудь думали о своих усах? Я имею в виду, вы когда-нибудь 
смотрели на них беспристрастно? 
    — Ублюдок! — взревел вояка, хватая прислоненный к стене меч. — Берегись! 
    Пристально глядя на вскочившего самурая, Такуан невозмутимо ответил: 
    — Как мне беречься? 
    Самурай, сжимая вложенный в ножны меч, орал не помня себя: 
    — Хватит болтать! Сейчас ты мне за все ответишь! Такуан рассмеялся. 
    — Неужели вы хотите отрубить мне голову? Если да, то лучше откажитесь от 
этой мысли. Страшно неблагодарное занятие. 
    — Неблагодарное? 
    — Ну да. Я не знаю ничего более занудного, чем отрезать голову монаху. Она 
свалится на пол и будет смеяться над вами. Невелик подвиг. И потом, какой вам с 
этого прок? 
    — Мне будет довольно и того, что ты раз и навсегда заткнешься! — проревел 
самурай. — Без головы тебе будет трудно продолжать свои нахальные речи. 
    Он был из тех, кому храбрости придает оружие в руке. Зловеще засмеявшись, 
он сделал угрожающий выпад вперед. 
    — Не надо горячиться! 
    Невозмутимость Такуана настолько взбесила военного, что его рука, державшая 
зачехленный меч, затряслась крупной дрожью. Оцу встала между ними, чтобы 
защитить Такуана. 
    — Что ты болтаешь, Такуан? — вмешалась она в надежде разрядить обстановку. 
— Нельзя так разговаривать с воинами. Извинись сейчас же! Попроси прощения! 
    Такуан и не думал отступать. 
    — Отойди, Оцу! Не волнуйся! Неужели ты думаешь, что меня может обезглавить 
этот олух, который, имея в распоряжении десятки хорошо вооруженных людей, вот 
уже двадцать дней не может поймать полуголодного, обессиленного беглеца? Если у 
него не хватает ума поймать Такэдзо, было бы странным ожидать, что он сладит со 
мной. 
    — Ни с места! — скомандовал самурай. Его распухшая физиономия побагровела. 
Он выхватил из ножен меч. 
    — Отойди, Оцу! Разделаю этого служку пополам! Оцу упала в ноги самураю и 
взмолилась: 
    — Ваш гнев совершенно справедлив, но проявите снисходительность. У него не 
все в порядке с головой. Он со всеми так разговаривает. Не соображает, что 
несет. 
    Слезы брызнули из глаз Оцу. 
    — Что ты, Оцу! — вмешался Такуан. — Голова у меня на месте. И я совсем не 
шучу. Я просто говорю правду, которую не любят слушать. Он — олух, и я называю