мужской голос спросил: 
    — Как пройти в баню? 
    Мужчина был в кимоно, взятом напрокат в храме, с узкого пояса свисал узелок 
с бельем. Такэдзо узнал в человеке одного из самураев из Химэдзи. По всей 
видимости, тот был достаточно высокого ранга, чтобы жить при храме, есть и пить 
в свое удовольствие по вечерам, тогда как его подчиненные и крестьяне 
прочесывали горы в поисках беглеца. 
    — Баня? — переспросила Оцу. — Пойдемте, я вам покажу. Поставив поднос, она 
повела самурая по галерее. Вдруг он обнял ее. 
    — Может, помоемся вместе? — игриво предложил самурай. 
    — Оставьте меня! — вскрикнула Оцу, но самурай повернул ее к себе, сжал лицо 
девушки широкими ладонями и стал целовать. 
    — Что тебе не нравится? Не любишь мужчин? — мурлыкал он. 
    — Прекратите, немедленно прекратите! — закричала Оцу. Самурай зажал ей рот. 

    Такэдзо, забыв об опасности, вскочил, как кошка, на галерее и обрушил кулак 
на голову военного. Сильный удар на мгновение оглушил самурая, и он повалился 
на землю, все еще цепляясь за Оцу. Оцу громко вскрикнула, пытаясь освободиться. 

    — Такэдзо! Хватайте его! — заорал очнувшийся самурай. 
    Со стороны храма послышались голоса и топот ног. Ударил храмовый колокол, 
извещая, что Такэдзо обнаружен. С гор к храму потекли толпы людей. Такэдзо, 
однако, исчез, и людей снова отправили прочесывать горы Санумо. Такэдзо сам не 
понимал, как ему удалось выскользнуть из ловушки. Пока разворачивалась облава, 
он уже стоял перед входом в кухню дома Хонъидэн далеко от храма. 
    Заглянув в тускло освещенный дом, он позвал: 
    — Почтеннейшая! 
    — Кто там? — последовал резкий ответ. 
    Осуги появилась из задней комнаты, неся бумажный фонарь. При виде гостя ее 
лицо покрылось смертельной бледностью. 
    — Это ты! — вскрикнула она. 
    — У меня для вас важное известие, — торопливо заговорил Такэдзо. — Матахати 
не погиб, он жив и совершенно здоров. Он остался с одной женщиной, в другой 
провинции. Это все, что я могу сказать. Вы не сообщите об этом Оцу? Я сам не 
могу. 
    Такэдзо, словно избавившись от тяжелого бремени, быстро направился к выходу,
 но старуха остановила его. 
    — Куда собрался? 
    — Я должен пробраться в острог в Хинагуре и освободить Огин, — ответил он. 
— Потом скроюсь. Я должен был сказать вам и Оцу, что не бросил Матахати умирать.
 Другого дела у меня в Миямото нет. 
    — Вот как, — проговорила Осуги, перекладывая фонарь из одной руки в другую, 
стараясь потянуть время. — Ты, верно, голоден? 
    — Много дней нормально не ел. 
    — Бедный мальчик! Подожди! Я как раз готовлю. Угощу горячим обедом, как 
говорится, на дорожку. А пока, может, вымоешься? А я с едой управлюсь. 
    Такэдзо удивился. 
    — Не изумляйся, Такэдзо! Наши семьи были вместе со времен клана Акамацу. 
Мне вообще жаль с тобой расставаться, но уж во всяком случае не отпущу, пока 
хорошенько не поешь. 
    Такэдзо молча вытер рукавом выступившие слезы. Он давно забыл ласковое 
обращение. Он привык относиться к каждому с подозрением и недоверием, а здесь 
он вдруг вспомнил о человеческом отношении друг к другу. 
    — Марш в баню! — с деланным добродушием проговорила Осуги. — Снаружи опасно 
оставаться, тебя могут увидеть. Я принесу мочалку, а пока ты купаешься, достану 
кимоно и белье Матахати. Хорошо попарься и не спеши! 
    Осуги передала ему фонарь и ушла в глубь дома, и почти тотчас из дома 
выскользнула ее невестка. Она пересекла сад и скрылась в ночи. 
    Из бани доносился плеск воды, над головой Такэдзо сильно раскачивался 
фонарь. 
    — Хорошо? — весело спрашивала Осуги. — Добавить горячей воды? 
    — Достаточно, — ответил Такэдзо. — Я будто заново родился. 
    — Не торопись, погрейся вволю. Рис еще не сварился. 
    — Спасибо! Знай я, что все так получится, пришел бы раньше. Я был уверен, 
что вы на меня сердитесь. 
    Такэдзо еще что-то говорил, но плеск воды заглушал его голос, и Осуги не 
отвечала. 
    Вскоре в воротах появилась запыхавшаяся невестка, за которой следовала 
группа самураев и добровольцев из крестьян. Осуги вышла к ним и что-то 
зашептала. 
    — Моется? Ловко устроено! — восхищенно сказал один из самураев. — 
Прекрасно! На этот раз ему не уйти. 
    Разбившись на две группы, пришедшие на цыпочках стали подбираться к бане. 
    Что-то, Такэдзо не смог бы объяснить и сам, насторожило его, и он выглянул 
в щель. Волосы у него встали дыбом. 
    — Западня! — простонал он. 
    Совершенно голый, Такэдзо находился в крошечном помещении, времени на 
раздумье не было. Ему показалось, что к бане подбирается целая толпа, 
вооруженная копьями, палками и боевыми дубинами, но он не боялся. Все чувства 
вытеснила ненависть к Осуги.