Которые жрут урожай. 
    С незапамятных времен в здешних местах бытовало поверье, что эти 
незамысловатые стихи, повешенные на стене, спасут не только от вредителей полей,
 но и от болезней и других напастей. Оцу писала их уже в сотый раз, так что 
рука начала дрожать и иероглифы получались не очень красивыми. 
    Оторвавшись на минутку от листа, она окликнула Такуана: 
    — Перестань грабить людей! Требуешь слишком много. 
    — Я обращаюсь к тем, кто много имеет. Для них деньги — обуза. Милосердие в 
том, чтобы избавить их от этой обузы, — отвечал Такуан. 
    — Если следовать твоей логике, то каждый воришка — святой. Такуан был 
слишком занят, чтобы отвечать. 
    — Спокойнее, спокойнее! — увещевал он напиравшую толпу. — Не толкайтесь, 
встаньте в очередь, я всем дам возможность облегчить карманы! 
    — Эй, монах! — крикнул молодой парень, которого только что отругали за то, 
что он расталкивал людей локтями. 
    — Ты имеешь в виду меня? — спросил Такуан. 
    — Вот именно. Велишь нам стать в очередь, а сам пропускаешь женщин вперед. 
    — Мне, как и любому мужчине, нравятся женщины. 
    — Ты, верно, один из тех развратных монахов, о которых ходит дурная молва. 
    — Довольно, головастик! Думаешь, я не знаю, почему ты здесь? Совсем не для 
того, чтобы поклониться Будде или взять домой заклинание. Пришел поглазеть на 
Оцу. Разве не так? Между прочим, ты не добьешься успеха у женщин, если будешь 
жадничать. 
    Оцу покраснела. 
    — Прекрати, Такуан! — взмолилась она. — Замолчи! Не выводи меня из 
терпения! 
    Оцу отвела глаза от письма и взглянула на толпу, чтобы передохнуть. 
Неожиданно мелькнувшее лицо заставило ее выронить кисть. Она вскочила, едва не 
опрокинув столик, но человек уже исчез в толпе, словно рыба в море. Забыв обо 
всем на свете, она бросилась к храмовым воротам с криком «Такэдзо!». 
     
    МЕСТЬ СТАРОЙ ВДОВЫ 
     
    Семья Матахати, Хонъидэн, принадлежала к сельской верхушке, которая 
составляла часть сословия самураев, но одновременно работала на земле. Главой 
семейства была мать Матахати Осуги, невероятно упрямая женщина. Ей было около 
шестидесяти, но она ежедневно выходила в поле вместе с членами семьи и 
работниками и трудилась не меньше их. Во время сева она брала в руки мотыгу, во 
время жатвы молотила на току ячмень. Когда наступала темнота и нельзя было 
больше работать в поле, она всегда находила какое-то другое занятие, нужное для 
хозяйства. Чаще всего это были ветки шелковицы, под которыми Осуги почти не 
было видно. Она взваливала их себе на спину и тащила домой. По вечерам она 
ухаживала за шелковичными червями. 
    После полудня в день Праздника цветов Осуги работала в шелковичной рощице. 
К ней прибежал, шмыгая носом, ее босоногий внук. 
    — Где ты был, Хэйта, в храме? — строго спросила Осуги. -Угу. 
     — Видел Оцу? 
    — Угу. На ней красивый пояс, она помогала проводить праздник. 
    — Принес бальзам и заклинание от вредителей? - Нет. 
    Глаза старухи, обычно тонувшие в морщинах, гневно сверкнули: 
    — Почему? 
    — Оцу велела, чтобы я бежал домой. Она сама придет и все расскажет. 
    — Что расскажет? 
    — Она видела Такэдзо, который живет за рекой. Заметила его на празднике. 
    У Осуги перехватило дыхание. 
    — Она правда так сказала, Хэйта? 
    — Да, бабушка. 
    Крепкое тело старухи разом обмякло, в глазах заблестели слезы. Она медленно 
повернулась, словно ожидая увидеть за спиной сына. Никого не увидев, она резко 
скомандовала: 
    — Хэйта, оставайся здесь и обрывай листья шелковицы. 
    — Ты куда? 
    — Домой. Если Такэдзо вернулся, должен прийти и Матахати. 
    — Я с тобой! 
    — Нет, делай, как тебе говорят. 
    Старуха торопливо ушла, оставив внука одного. Деревенский дом, окруженный 
корявыми дубами, был достаточно велик. Осуги прямиком направилась к амбару, где 
работали ее дочь и несколько работников. Еще издали она взволнованно закричала: 
— Матахати пришел? Он здесь? 
    Находившиеся в амбаре уставились на старуху как на сумасшедшую. Наконец 
один из крестьян сказал «нет», но Осуги словно не слышала ответа. Она была 
слишком возбуждена. Все продолжали непонимающе смотреть на нее, и старуха, 
обозвав их болванами, пересказала слова Хэйты, добавив, что если пришел Такэдзо,
 то должен вернуться и Матахати. Затем, снова взяв утраченные на мгновение 
бразды правления в свои руки, она разослала всех в поисках Матахати. Сама же 
осталась дома, и как только раздавались шаги у дома, Осуги выбегала навстречу, 
надеясь увидеть сына. 
    Вечером, все еще не потеряв надежды, она зажгла свечку перед табличками с 
именами предков мужа. Она сидела перед ними, погруженная в молитву, неподвижная,
 как изваяние. Все отправились на поиски Матахати, поэтому в доме некому было