Поняла Бригитта, что это охотники, в чьих владениях она оказалась. Стала 
просить их не трогать дерева, но в ответ лишь смех услышала. 

— Это мои угодья, и все, что здесь, — мне принадлежит по праву! — заявил один 
из всадников. 

Соскочил он с коня и, схватив топор, ударил по дереву. Из рубца кровь хлынула. 

— Остановись, рыцарь, во имя неба, разве ты не видишь, что жизнь губишь? — 
закричала Бригитта. 

Но охотник еще раз взмахнул топором. Не помня себя, бросилась к нему девушка и 
ударила в спину кинжалом. Как зверь, захрипел охотник и пал. Схватили Бригитту 
его товарищи и, связав, повезли к судье. Не долго раздумывал судья. За убийство 
подлежала Бригитта казни, если не найдется за нее заступника, готового в 
поединке поддержать ее правоту. Обвинителем выступал брат покойного — рыцарь, 
которого все боялись. Огромного роста был он, и силы его хватало, чтобы медведя 
свалить. Никто из замка Бойген не решался принять бой. Ведь в случае 
неминуемого поражения все равно Бригитта была обречена на смерть. Но случилось 
опять чудо. 

Появился на закате дня всадник неведомый защищать Бригитту. Ошиблись воины, и 
пробило вражеское копье неведомого защитника насквозь. Думали люди, что падет 
он насмерть на землю, но он остался в седле. Второе копье пробило его латы, но 
он не отступил. А в третий раз уже враг его пал с коня бездыханным. Бросились 
оруженосцы к неведомому рыцарю, но он лишь рукой махнул. 

Упали с него доспехи, и люди увидели деревянное лицо и фигуру, вместо 
человеческих. 

— Да это дело ведьмы! — завопил народ и хотел наброситься на Бригитту. Но увели 
ее прочь в тюрьму, чтобы казнить на следующее утро. В замке Бой-ген должна была 
свершиться казнь. Заточили Бригитту в башне и приставили стражу. А ночью 
протянулись ветви Гинго сквозь решетку и коснулись девушки. Что с ней стало, 
никто не понял. Только пустой оказалась башня, куда ее заточили. А на вершине 
дерева распевала песни какая-то звонкая птица. 

Опять потекли года. А в ночные часы появлялась в замке одинокая фигура Гинго. 
Ни с кем больше он не говорил, а лишь кивал да улыбался какой-то тоскливой 
улыбкой. 

— А что теперь? Остались ли следы этого предания, кроме самого дерева Гинго? — 
спросил я старого привратника, раскуривавшего трубку. Он задумчиво воззрился на 
меня, а затем задал мне вопрос. 

— Уж коли вы знаете всю историю замка, то не могли бы представить этого 
странного Гинго, что живет вместе с деревом? 

— Отчего же, пожалуй. Худощавый человек, со смуглым лицом, высоким лбом, 
тонкими, слегка удлиненными чертами. Нос с горбинкой, красиво вырезанные ноздри 
и губы. Чуть выступающий подбородок. Большие темные глаза с какой-то зеленой 
искоркой в глубине. Блестящие черные волосы, поседевшие на висках. Закутан в 
старинный плащ, скрывающий одежду… Вот, пожалуй, и все. 

Старик глубоко затянулся и пустил струю дыма в воздух. 

— Теперь подойдите к дереву с другой стороны и скажите, что там! 

Я нерешительно последовал его совету, думая, что меня разыгрывают. С другой 
стороны толстого ствола Гинго сидел человек, которого я столь отчетливо 
представил себе минуту назад. 

Он смотрел куда-то сквозь меня. Быстрые сумерки спустились на замок. Образ 
Гинго бледнел и сливался с темнотой. Все неотчетливее становилось видение, пока 
не исчезло. Ночь пришла в замок Бойген. 
ДУБ 

У Сугдейских берегов над скалистым обрывом стоял старый могучий дуб. Мор-екая 
соль вместе с пеной, сорванная с волн и принесенная ветром, пропитала его 
белесоватую кору. Ветви его протянулись над обрывом, словно звали солнечные 
лучи забраться в самые узкие щели каменного хребта, надвигающегося на море. И 
по ночам из этих скал вылетали летучие мыши, и на крыльях своих несли они 
горячий шепот, вздохи и непонятные звуки. Души ли существ, прошедших когда-то 
по этим землям, напоминали о себе или голоса природы, истомленной зноем, 
открывали свое сердце ночной прохладе, кто знает. 

Только жил в этих местах когда-то Юсуф-бей. Юность свою провел он в скитаниях и 
сражениях. Говорили, что в свое время служил он турецкому султану и был первым 
среди янычар, кто удостоился за верность и отвагу получить халат визиря и туфлю 
с султанской ноги для ношения на груди. Однако не любил о себе рассказывать