| |
программируется авторитетом. Тому, кто, не отрицая общих достижений
человечества, в то же время не боится идти своим собственным путем, кто желает
максимально приблизиться к пониманию Истины, следует придерживаться хорошо
известного правила: «Во всем сомневайся, ничего не отрицай!» Не забывайте, что
сегодняшняя мудрость еще вчера считалась безумием. А то, что сегодня зовется
безумием, почиталось за мудрость вчера.
«Истина», это всегда соединение крайностей, с перекосом в ту или другую
сторону, (либо в равных пропорциях), плюс некоторое количество «иных» воззрений
на данную тему, и плюс определенный элемент неизвестности. Понимающий это,
свободен от искушения впасть в иллюзию всезнания, абсолютизации мнимых «истин»,
а в итоге оказаться у Судьбы в дураках…
В 60-х годах нашего столетия американский историк и философ Томас Сэмюэл
Кун выдвинул теорию научных парадигм. Историю науки он рассматривал, (и не без
основания!), как постоянную конкурентную борьбу сменяющих друг друга различных
научных сообществ – парадигм. Парадигмы, это особые образцы научной
деятельности, (экспериментальной, методологической, теоретической,
мировоззренческой и др.), своего рода «модели объяснения», или «дисциплинарные
матрицы». Возникая в определенных исторических условиях и будучи в состоянии
объяснять и предсказывать те или иные явления лучше всех прочих систем знаний,
данная парадигма образует вокруг себя определенный круг ученых, которые и
составляют это научное сообщество.
Какое-то время парадигма является господствующей, преобладающей надо всеми
остальными. Однако очень скоро наступает ее кризис, вызванный обилием
накопившихся «аномальных» фактов или проблем, неразрешимых в ее рамках. Тогда
начинают создаваться новые парадигмы, которые яростно и ревниво оспаривают друг
у друга право первенства. Кризис разрешается победой одной из них, что
знаменует начало нового «нормального» периода, и весь процесс повторяется
заново. Полное торжество новой парадигмы наступает только тогда, когда
представители старых парадигм сойдут со сцены, а на их место придут молодые
ученые, с легкостью воспринимающие новые идеи.
Лично мне, здесь вспоминаются не Галилео Галилей или Джордано Бруно,
гонимые и уничтожаемые церковниками, но скорее Гиббс, Майер или Больцман.
Словом те, кого травили и высмеивали «свои же». Так Майер, в обстановке травли
и одиночества, пытаясь покончить жизнь самоубийством, выбросился из окна,
(правда, остался жив). А вот Больцману свести счеты с жизнью удалось, и его
идеи получили признание только спустя несколько лет после его самоубийства.
«Друг мой, — признавался перед смертью Ломоносов академику Штелину, — я
вижу, что должен умереть, и спокойно и равнодушно смотрю на смерть; жалею
только о том, что не мог я совершить всего того, что предпринял я для пользы
отечества, для приращения наук и для славы академии, и теперь при конце жизни
моей должен видеть, что все мои полезные намерения исчезнут вместе со мной».
Примерно то же самое писал и П. Н. Лебедев, известный русский физик.
Прошло полтора столетия со времен Ломоносова, но «ломоносовские» условия работы,
«когда сотнями гибнут творческие замыслы и великие идеи, а если что и
достигается, то достигается вопреки им», сохранились. Нельзя не вспомнить и про
генетику с кибернетикой, так рьяно объявлявшиеся в свое время лженаукой.
Очень интересный пример научной инертности и ограниченности приводит Ф. Ю.
Зигель. В 1772 году Парижская академия наук за подписью великого Лавуазье
опубликовала документ, в котором утверждалось, что «…падение камней с неба
физически невозможно». И когда падение метеорита все же было
засвидетельствовано, причем весьма солидными очевидцами, – муниципалитетом и
мэром, – академик Бертолле воскликнул: «Как печально, что целый муниципалитет
заносит в протокол народные сказки, выдавая их за действительно виденное, тогда
как не только физикой, но и ничем другим разумным этого объяснить нельзя».
Подобные «промахи» встречаются в истории Науки сплошь и рядом. И очень
прискорбно, что ее апологеты закрывают на это глаза, выставляя напоказ лишь
научные «победы и достижения». Такой подход не идет на пользу ни Науке, ни
простым обывателям. Первая начинает считать себя непогрешимой и всезнающей, а
вторые вынуждены за это заблуждение расплачиваться.
Высказывая все это, я ни в коей мере не хочу хоть сколько-нибудь принизить
значение и ценность научного подхода в вопросе постижения объективной
реальности. Просто научное видение мира не единственно возможное и далеко не
исчерпывает всего многообразия мироздания. Кроме того, сама «научная картина
мира» непрестанно меняется, а потому абсолютизировать ее, по меньшей мере,
неразумно. Сегодня Вселенная, с ее тайнами и законами, представляется нам такой,
а завтра она может предстать перед нами в совершенно ином виде. И если от
пережитков антропоморфизма научные взгляды в значительной мере свободны, то
выйти за рамки человеческой логики, за рамки нашего разума Наука, увы, просто
не в состоянии.
Впрочем, от нее этого и не требуется. Со своими обязанностями она
прекрасно справляется, а вот нам с вами, если мы действительно хотим
развиваться и совершенствоваться, нужно идти дальше как антропоморфных образов,
так и рациональных суждений. Ведь ни чувством, ни воображением, ни даже разумом
восприятие реальности не ограничивается. Человек способен на неизмеримо
большее! Объясню почему.
Всем вам, наверняка, известно, что ребенок, взятый из племени дикарей,
стоящих на самой низшей ступеньке социального развития, и обучаемый в
соответствии с нашими, так называемыми «европейскими» стандартами, вырастает
|
|
