ужасное сочеталось с комическим. Древние обряды жертвоприношений возродились в 
них в сниженной форме - форме цирка. Испанские инквизиторы облачали осужденного 
в желтую рубаху и картонную тиару, на которой были нарисованы черти, языки 
пламени и человеческая голова на горящей вязанке дров. Процессия, двигавшаяся к 
месту казни, походила на те древние языческие празднества, когда приносили в 
жертву подставных царей. В германских странах до сих пор существует обычай во 
время карнавала сжигать на костре чучело, олицетворяющее зиму. И те же самые 
пережитки язычества, как ни парадоксально, сохранялись  в аутодафе и в сожжении 
чучел осужденных, не доживших до казни. Такую куклу торжественно несли на шесте 
и сжигали на костре вместе с гробом покойного. Суды устраивали прямо на 
рыночной площади. Рядом с эшафотом устраивали зрительские ложи для короля и 
королевы, для знатных особ, советников и инквизиторов. Церемония растягивалась 
на весь день. Приговор оглашали со специального помоста, а осужденный должен 
был выслушивать его, стоя в цилиндрической клетке в центре площади. Над 
площадью устанавливали огромный навес для защиты от солнца (точь-в-точь, как в 
древнеримских цирках), и священное негодование, которым была охвачена толпа, 
сдерживалось торжественностью церемонии, проводимой в самых комфортных для 
зрителя условиях. Карнавальную атмосферу поддерживали и особые костюмы, в 
которые облачали осужденного -  желтые рубахи (санбенито или самарры). Все это 
делалось, чтобы произвести на толпу как можно большее впечатление.
Результаты подобной практики были весьма неоднозначны. Временное удовлетворение 
сменялось желанием новых зрелищ. Тревога и страх не исчезали: ведь самого 
дьявола нельзя было привести на суд - судили только его приспешников. Жуткие 
спектакли, свидетелями которых становились все от мала от велика, действовали 
на психику людей разрушительно. До тех пор, пока процедура суда и казни 
находилась в ведении Церкви, верующие не могли оспаривать ее легитимность. Но 
затем светские судьи стали еще фанатичнее и суровее, чем церковные, которые еще 
умели принимать в расчет психологию. Светских судей можно было критиковать, и 
среди публики наверняка находились трезвомыслящие люди, сомневавшиеся в 
достоинствах публичных казней.
Гонения на ведьм достигли такого размаха, что вести процессы теперь доводилось 
и самым невежественным и неопытным судьям из глубинки. Перед ними встала 
серьезная проблема: как вести процедуру расследования и суда по подобным делам? 
В Англии эта сложность временно разрешилась изобретением процедуры так 
называемого "прокалывания ведьм". Подозреваемых кололи в определенные места 
специальным инструментом: если кровь не шла, то вина считалась доказанной. 
Отныне чтобы уличить ведьму, больше не требовалось утомительной процедуры 
дознания. Обычай этот был не нов. Но прежде он использовался лишь для 
подтверждения подозрения, а никак не для доказательства вины. Теперь же 
английские судьи, воодушевленные книгой короля Якова "Демонология" (1599), не 
гнушались при поисках виновных даже самыми примитивными дикарскими методами.

[Илл. на стр. 187. 76. Казнь ведьм в Англии.]

К. Л'Эстранж Юэн описал сцену "прокалывания ведьм" в Ньюкасл-он-Тайне, 
доставившую немало веселья жителям этого городка, но отнюдь не порадовавшую 
несчастных женщин, обвиненных в колдовстве: "Как только прибыл знаток по 
разысканию ведьм, магистраты послали в город своего глашатая, который, звоня в 
колокол, громко объявлял повсюду, что всякий, кто желает подать жалобу на 
женщину, повинную в занятиях ведьмовством, должен представить такую жалобу 
назначенному следователю. В зал городского совета привели тридцать женщин. Их 
раздели и прилюдно кололи булавками. Большинство было найдено виновными". 
Специалисту по охоте за ведьмами платили за каждую осужденную по двадцать 
шиллингов. Юэн добавляет, что в конце концов уличили и повесили "синюю бороду" 
- некоего мужчину, признавшегося в убийстве двухсот двадцати женщин.
Подполковник Хобсон, присутствовавший при этой процедуре, попытался спасти одну 
из подозреваемых. Во время освидетельствования "одной красивой и честной" 
женщины Хобсон заметил, что у нее хорошая репутация и что испытывать ее не 
следует. Но следователь, чья профессиональная гордость явно была задета этим 
замечанием, "сказал, что она была [ведьмой], потому что весь город говорит, что 
это так (!), ... и тотчас же, перед всем народом, обнажил ее тело до пояса, 
сорвав одежду через голову..." Поскольку при уколе булавкой кровь не выступила, 
женщина была сочтена виновной. К счастью для нее, Хобсон снова вмешался, заявив,
 что "от страха и стыда у нее скипелась вся кровь", а потому и не было 
кровотечения. Он настоял, чтобы ее испытали повторно "и потребовал, чтобы Скот  
воткнул булавку в то же место, и тогда кровь потекла, и Скот оправдал ее, 
сказав, что она - не дитя дьявола". Эту женщину спасло деятельное участие 
Хобсона, которому все-таки удалось смутить следователя. Теперь можно было бы 
повторно испытать и других осужденных, но никому не пришла в голову такая мысль.
 И даже отважный подполковник не осмелился более искушать судьбу. Выказав 
чрезмерное сочувствие к этим женщинам, он рисковал сам угодить на костер или на 
виселицу.
О другом подобном случае, демонстрирующем, до чего может довести извращение 
идеала, сообщает Ян Фергюсон:

И вот явился в Инвернесс некий мистер Патерсон, который разъезжал по всему 
королевству, выискивая ведьм, и был за это прозван Булавочником. Раздев их 
донага, он заявил, будто можно найти и увидеть заговоренное место. ... Сперва 
он обстриг им все волосы и собрал их в каменную посудину, а потом принялся 
колоть этих женщин булавками. ... Этот негодяй огреб кучу денег и приобрел двух