оказывается момент, когда портрет, а, следовательно, и процесс исцеления
подходит к концу. Реакция больного больше всего напоминает реакцию
одержимого, которого покидает некая сущность, темный дух, обитающий в нем.
Перед тем как окончательно исцелиться, больной разряжается беспричинным
многочасовым плачем, смехом, прорывается циничная сексуальность, агрессия,
глумливость. Это как бы последний, заключительный всплеск безумия, болезни
и зла, вынужденных покинуть человека. Покинуть и перейти от него - куда?
Неужели в изображение, в скульптурного двойника?

Ощущение необъяснимой связи между человеком и его изображением издавна
присуще человеку. Это отражено в художественной литературе: "Портрет"
Гоголя, "Портрет Дориана Грея" О. Уайльда. Какая-то часть человека, его
личности, переходит в портрет, продолжая жить в нем.

Связь человека и его изображения, известная мистикам всех времен,
открывается художникам, творцам. Напомню строки Ахматовой, которые уже
приводил: "Когда человек умирает Изменяются его портреты..." Скульптор 3.
А. Масленникова пишет в воспоминаниях, что, разговаривая с Б. Л.
Пастернаком по телефону, упомянула, что "один человек в припадке безумия
схватил гипсовый отлив его головы и со страшной силой бросил об пол так,
что в дубовом паркете осталась вмятина, а портрет разлетелся на куски.
Услышав это, он на несколько секунд смолк, не отвечая на мои вопросы:
"Борис Леонидович, вы меня слышите?" Потом после паузы сказал как бы
издалека: "Я тут."

По словам Ивинской*, Борис Леонидович пересказал ей историю с разбитой
головой и добавил: "Это конец. Теперь мне не уйти."

Через одиннадцать дней он слег. Для человека столь глубокого внутреннего
прозрения и интуиции событие с разбитым его изображением оказалось
исполненым смысла.

Представление о неразрывной связи изображения и оригинала глубоко бытует в
народном сознании. Еще в прошлом веке в России художники, пытавшиеся
рисовать портреты простых людей, сталкивались с их опасением,
настороженностью и прямым нежеланием. Если с портретом что-то случится,
считали они, если кто-то разорвет или сожжет его, то человек, изображенный
на нем, пострадает тоже: будет сильно болеть или погибнет. Этими же
опасениями вызван был запрет на изображение человека в исламе. А задолго,
за много веков до ислама всякое изображение точно также запрещалось в
древней Иудее.

Повседневная жизнь дает многочисленные примеры, свидетельствующие о том,
сколь глубоко в сознании лежит это ощущение непонятной, необъяснимой связи.
Даже обычай во время манифестации публично сжигать портрет или чучело,
изображающее политического деятеля, восходит все к тому же представлению.
Это память, след магического, колдовского акта, целью которого было
причинение зла, нанесение вреда оригиналу. Когда влюбленные в минуты ссоры
в клочья рвут портреты своих возлюбленных, они не догадываются о пусть
неосознанном, но все том же подспудном импульсе, побуждающем их поступать
так: повредить портрет - значит причинить вред тому, кто изображен на нем.

О том, к сколь отдаленному прошлому восходит это представление, можно
судить по тому, что еще в Древнем Египте портретные статуи считались
вместилищем "Ка", двойника или души человека. После того как человек
умирал, "Ка" продолжало жить в его изображении. Отсюда бытовавший тогда
обычай устанавливать портретные статуи в гробницах. Душа человека, его "Ка"
продолжала жить, пока существовала статуя. Зная это и, очевидно, разделяя
эту веру, варвары, вторгаясь в Египет, Грецию, Рим, старались истреблять не
только своих врагов из плоти и крови, но и разбивать статуи. Делая это, они
верили, что уничтожают души своих врагов, обитающие в изображениях.
Множество поврежденных статуй с отбитыми носами, доживающих свой век в
музейных залах, - историческая память этой стойкой веры.

О том, что фотографии и портреты, особенно портреты, наделены какой-то
энергетикой, подтверждают свидетельства и многих экстрасенсов. Энергия эта
воспринимается ими как поле, окружающее контур изображенного человека.

Можно ли предположить, что какая-то часть индивида, его личности (не знаю,
как можно было бы назвать это) действительно переносится на изображение и
продолжает свое бытие там? Во всяком случае очевидно, что за магией
изображения, присутствующей во всех мировых религиях и различных
эзотерических учениях, стоит подтверждающая ее практика.

Поучительно бывает наблюдать некое частное, но весьма наглядное, проявление
этой магии изображения, портрета, в политической жизни. При любом
диктаторе, при любой тоталитарной системе, всякий раз основанной на
обожествлении вождя, буквально на следующий день после его прихода к власти
повсюду появляется множество его изображений, а затем и скульптур. Это
сопровождало появление любого диктатора: Нерона, Ленина, Хомейни, Пиночета,