повторяется с монотонностью конвейера. И совершенно иная суть происходящего
в целительствах от порчи и зла, насланных кем-то. Каждая ситуация здесь
уникальна, как неповторимы и уникальны обстоятельства, стоящие за ней.

Соответственно, сами методы и приемы, которыми исцеляют от порчи и
наговора, так же далеки от традиционных медицинских средств, как унылые
медицинские истории болезней, от драматических историй, стоящих иной раз за
такой порчей или наговором. Как и в случае, который я только что рассказал,
инициатором такого наговора нередко оказывается женщина. Женщина, чьи
чувства оказались отвергнуты или оскорблены. Не знаю, не берусь судить,
можно ли ответить односложно, кто олицетворяет, кто приносит в мир исходное
зло - колдун ли, наславший порчу, та ли, что просила его об этом, или сам
человек, сотворивший кому-то обиду и зло и уже по одному этому открытый для
зла сам? Во всяком случае, вот такую историю поведал мне киевский
кинорежиссер В. П. Олендер:

- Зовут ее Валентина Баранникова. Поехал я к ней случайно. Не собирался
совсем. Добираться к ней сложно, а тут заехал приятель на машине. Поехали.
Тем более, суббота, она не принимает. Значит мешать не будут, поговорить
можно. Когда заходили к ней, девица от нее вышла с лицом, темным от
отчаяния и печали. Валентина оказалась женщиной лет всего сорока. Так что
слово "бабка" весьма условно применимо к ней. Нет ничего, что внешне как-то
выделяло бы ее. Говорит нам, когда мы вошли: "Видели вышла сейчас от меня?
Парня ждала из армии. Даже не гуляла с ним до этого, а он пришел, обидел
ее, а сам женился на другой. А другая на той же улице живет. Если бы еще
где... Чуть ни каждый день видит их, лицом к лицу встречается с ними. Не
разминуться. Места не находила из-за этого. Узнала, где "черная бабка"
живет. Люди всегда подскажут. И поехала к ней, рассказала: о своей обиде.
Та говорит - ладно, помогу, мол. Спрашивает: "У тебя от него есть
что-нибудь? Письмо там, фото или хотя бы что он в руках держал?" Но она
знала уже об этом заранее. Тоже люди сказали. Захватила половинку письма от
него из армии. Нарочно половинку и нарочно так разорвала вдоль, чтобы
прочесть нельзя было. Но бабка и не собиралась вникать, что там написано.
Взяла листок, скомкала, в тряпочку завернула, отошла, пошептала над ним
что-то, сбрызнула из чашки и говорит: "Садись на электричку (сказала куда
ехать). Только поздно вечером поезжай, да так рассчитай, чтобы, когда
приедешь, двенадцать ночи было. И день выбери, когда луна совсем на ущербе
будет. Как сойдешь, иди по дорожке, что справа, она одна там, не спутаешь.
Отсчитай пятьсот шагов. Тут еще раз направо поворачивай, еще триста шагов.
По сторонам не смотри, только шаги считай, чтобы тебе не сбиться. Там стань
да узелок этот в землю и закопай и будет тогда все по-твоему." Она так и
сделала. Выбрала ночь, когда луна в ущербе, поехала, отсчитала все шаги и
закопала узелок там в землю. Месяц проходит, ничего с тем парнем не
делается. Засомневалась, она, опять к той "черной бабке" поехала. Лучше б
не ездила. Успокаивает ее бабка, говорит: "Не сомневайся, умрет твой
Валерий-то". Девка аж в голос закричала: "Как умрет?! Я же не просила об
этом! " "Мало что не просила. А узелок-то где закопала? На кладбище. Туда и
свезут его скоро." Девка запричитала, что не видела она, где закопала,
темно было. И не надо этого, не хочет она! "И не отпирайся, милая, -
отвечает бабка, - на то и свидетель есть. Борька, ты здесь?" И вот
откуда-то, из темного угла чтото непонятное появилось, шар какой-то
мохнатый, и прыг ей, старухе, на плечо. "Ну что, видел, как шла она на
кладбище?" И тот комок мохнатый запищал: "Видел! Видел! " "Умрет
Валерий-то?" Комок радостно подхватил: "Умрет! Умрет! " Тут девица эта со
стула так и сползла, вроде обморока у нее случилось от этого всего. С того
раза заикаться стала. И вот, стерва, приезжала ко мне не за него, ведь, не
за Валеру своего, просить, хоть могла бы, а за себя. Она, мол, несчастная!
Заикаться стала."

- Я не успел спросить, - продолжал Олендер, - помогла ли она ей, как за
окном послышался звук подъезжающей машины. "Гони их всех! - крикнула
Баранникова кому-то из своих домашних. - Очумели они все что ли? Суббота
ведь! " Тогда я стал просить ее, чтобы приняла приехавших - мне интересно
было увидеть ее "за работой". Вошел военный летчик, капитан, кажется,
пропустив вперед себя женщину, худенькую, как подросток, видно, жену.
Очевидно, они были у колдуньи раньше, потому что она, сразу узнала их и
спросила отрывисто: "Ну как, нашли?" В ответ капитан молча протянул ей
маленькую пластмассовую коробочку. Заглянув в нее, она кивнула и передала
коробочку мне. Я увидел несколько маленьких согнутых ржавых гвоздей и
"венков" из перьев, перехваченных кое-где ниткой. Я уже знал, что это
такое. "Гвозди. Видел - гнутые? Они их всегда засылают. Либо "венок", либо
гвозди. А здесь, видишь, и то и то. Мало им показалось. А иной раз еще и
щепка окажется. Тоже бывает."

Оказалось, с месяц назад жена летчика стала вдруг буквально таять. Потеряла
за эти несколько недель килограммов двадцать. Появилась слабость, апатия,
не хотелось жить. Анализы ничего не давали, а врачи, как это бывает всякий
раз в подобных случаях, выписывали лекарства и давали советы, которые
оказывались бесполезны. Они не знали, не могли понять, что то, что
происходило с ней, было не по их части. Летчик метался в поисках спасения,