был больше терпеть мучений. А через два года, когда приближалось освобождение, 
мать Мария в женском лагере Равенсбрюк пошла, как утверждают, в газовую камеру 
вместо отобранной охранниками девушки, обменявшись с ней куртками и номером, 
мотивируя это тем, что ей самой все равно осталось жить считанные дни. Правда, 
ни один очевидец этого подвига монахини не подтвердил. Но, согласитесь, человек,
 заслуживший такую легенду, бесспорно, легендарен.
      
 МАРИНА ИВАНОВНА ЦВЕТАЕВА 
      
       (1892—1941)
      Русская поэтесса. Наиболее известны сборники стихов: «Версты» (1921), 
«Ремесло» (1923), «После России» (1928). Писала также лирическую прозу, эссе о 
А.С. Пушкине, А. Белом, В.Я. Брюсове, М.А. Волошине, Б.Л. Пастернаке и др. 
       
      
     Моим стихам, написанным так рано, 
    Что и не знала я, что я поэт… 
      
       Многие сборники Марины Цветаевой начинаются сегодня с этого 
стихотворения. В этих строках юная Цветаева выразила предопределение своей 
судьбы ещё с рождения, то, что не даётся образованием, воспитанием, трудом, а 
дарится как дар, будто бы даже незаслуженный, будто бы даже случайный — на кого 
укажет «перст рока гениальности». Марина оказалась в числе редких счастливчиков,
 и уж совсем редчайших среди женщин, которым Бог подарил истинный поэтический 
талант. Гений поэта — сама по себе штука весьма таинственная, странная, 
неуправляемая, подчас жестокая. Но от настоящего дара убежать невозможно, он, 
как рука или нога человека — болит, но и не избавишься, не отрубишь.
       Мария Александровна Цветаева, мать Марины, записала в дневнике: 
«Четырехлетняя моя Муся ходит вокруг меня и все складывает слова в рифмы, — 
может быть, будет поэт?» Впрочем, это мимолётное признание вскоре забылось, а 
Марину мать с ранних лет учила музыке и, как видно, весьма успешно. Девочка 
проявляла незаурядное дарование, радуя своих родственников виртуозной игрой на 
пианино.
       Её воспитывали по всем правилам порядочной, очень интеллигентной семьи 
конца XIX — начала XX века. Иван Владимирович Цветаев, профессор, заведующий 
кафедрой Московского университета, известный учёныйфилолог, увлёкся идеей 
создания в Москве Музея изящных искусств, идеей почти безумной, невозможной, а 
потому и такой привлекательной. Ему было сорок шесть лет, когда родилась Марина,
 и он запомнился ей и её младшей сестре Асе добродушным, всегда жизнерадостным, 
не позволявшим себе распущенности быть дома усталым или раздражённым от работы, 
вечно погруженным в дела будущего музея. Жена, Мария Александровна, стала 
верной его помощницей. Она прекрасно рисовала, музицировала, знала четыре языка,
 а потому не раз ездила вместе с Иваном Владимировичем в художественные центры 
Европы, вела деловую переписку, занималась бумагами. Замуж она, по сути дела, 
вышла без любви, как Татьяна Ларина — за «заслуженного перед отечеством 
генерала», за друга и соратника отца, и чтобы забыть, как водится, свою первую, 
страстную юношескую любовь, от которой в дневнике Марии Александровны остались 
только инициалы «С.Э.». По странному, почти мистическому совпадению эти же 
инициалы были и у суженого её старшей дочери Марины — Сергея Эфрона.
       В их доме всегда чувствовалась атмосфера скрытой трагедии. Смерть от 
родов первой жены Ивана Владимировича, красавицы Иловайской, оставившей двоих 
детей — девочку Леру и младенца Андрюшу, сделала Цветаева безутешным вдовцом, и 
несмотря на то, что в дом пришла молодая жена, художнику был заказан огромный 
портрет умершей. Мария Александровна не могла справиться с горечью отравленного 
самолюбия, она была здесь второй, после той, дух которой витал в доме, и, 
заглушая боль, молодая женщина часами играла на пианино под портретом своей 
невольной соперницы. Мария Александровна, как человек умный, тонкий и 
благородный, пыталась увещевать свою ревность: «К кому же? К бедным костям на 
кладбище?» — писала она в дневнике. Однако подавить собственные дикие чувства 
порой труднее, чем понимать их, и отношения с падчерицей складывались 
чрезвычайно напряжённо.
       И всё же семейные проблемы не омрачили раннего детства маленьких 
девчонок — детей Цветаева от второго брака. Они росли как настоящие московские 
барыньки — с маскарадами, ёлками, няньками, театрами и выездами на лето в 
деревню. Сто лет, без малого, русское дворянство воспитывало так своих дочерей. 
И когда любящая и любимая матушка заболела чахоткой, они, по всегдашней 
традиции приличных семейств, отправились в Италию на лечение. Были 
многочисленные пансионы в Швейцарии, Германии, России, было изобилие книг, 
интересных знакомств, лучшие музеи Европы. Но Марина жила всегда какойто своей 
особой внутренней жизнью, не похожая ни на кого из окружавших её людей.
       Она страстно, до болезненности влюблялась, причём пол предмета её 
увлечённости был неважен, неважно было также и его физическое присутствие. Она 
сгорала от любви к родственнице Наде Иловайской и оклеивала все стены 
портретами Наполеона. Однажды отец, зайдя к Марине в комнату, увидел в киоте 
иконы в углу над её письменным столом Наполеона. Гнев поднялся в нём от это 
бесчинства! Иван Владимирович, всегда такой мягкий и интеллигентный, не 
выдержал, закричал. Но неистовство Марины превзошло все ожидания: она 
схватилась за подсвечник. Эти культы, эти влюблённости прошли через всю жизнь 
Цветаевой, она не знала меры в своей страсти, она хотела владеть всем и всеми, 
Вселенной, каждым человеком в отдельности и искала самовыражения в любви и не