Однако Мария Федоровна плохо скрывала недовольство по поводу неудачного, на её 
взгляд, выбора наследника. То обстоятельство, что принцесса Гессенская вступила 
в русскую императорскую семью в скорбные дни страданий умиравшего Александра 
III, вероятно, ещё больше настроило Марию Федоровну против новой государыни.
       Обычно жены русских наследников престола долгое время находились на 
вторых ролях. Таким образом, они успевали тщательно изучить нравы общества, 
которым им придётся управлять, успевали сориентироваться в своих симпатиях и 
антипатиях, а главное, успевали приобрести необходимых друзей и помощников. 
Александре Федоровне в этом смысле не повезло. Она взошла на престол, что 
называется, попав с корабля на бал: не понимая чужой ей жизни, не умея 
разобраться в сложных интригах императорского двора. По правде говоря, и сама 
её внутренняя природа не была приспособлена для суетного царского ремесла.
       До болезненности замкнутая, Александра Федоровна словно являла собой 
противоположный образец приветливой вдовствующей императрицы — наша героиня 
напротив производила впечатление надменной, холодной немки, с пренебрежением 
относящейся к своим подданным. Смущение, неизменно охватывающее царицу при 
общении с незнакомыми людьми, препятствовало установлению простых, 
непринуждённых отношений с представителями высшего света, которые ей были 
жизненно необходимы. Александра Федоровна совершенно не умела покорять сердца 
своих подданных, даже те, кто были готовы преклоняться перед членами 
императорской семьи, не получали пищи для этого. Так, например, в женских 
институтах, Александра Федоровна не могла выдавить из себя ни одного 
приветливого слова. Это тем более бросалось в глаза, так как бывшая императрица 
Мария Федоровна умела вызвать в институтках непринуждённое к себе отношение, 
переходящее в восторженную любовь к носителям царской власти.
       Последствия взаимной, с годами все возраставшей между обществом и 
царицей отчуждённости, принимавшей подчас характер антипатии, были весьма 
разнообразны и даже трагичны. Роковую роль в этом сыграло чрезмерное самолюбие 
Александры Федоровны.
       Вмешательство царицы в дела государственного правления проявилось далеко 
не сразу после её свадьбы. Александру Федоровну вполне устраивала традиционная 
роль хранительницы домашнего очага, роль женщины возле мужчины, занятого 
трудным, серьёзным делом. Николай II, человек по натуре домашний, для которого 
власть представлялась скорее обузой, чем способом самореализации, радовался 
любой возможности забыть в семейной обстановке о своих государственных заботах 
и с удовольствием предавался тем мелким домашним интересам, к которым вообще 
питал природную склонность. Возможно, не будь эта чета так высоко вознесена 
судьбою над простыми смертными, она бы спокойно и благостно дожила бы до своего 
смертного часа, воспитав прекрасных детей и почив в бозе в окружении 
многочисленных внуков. Но миссия монархов слишком беспокойна, жребий слишком 
тяжёл, чтобы позволить укрыться за стенами собственного благополучия.
       Тревога и смятение охватили царствующую чету ещё тогда, когда 
императрица с какойто роковой последовательностью начала рожать девочек. 
Против этого наваждения нельзя было ничего сделать, но Александра Федоровна, 
усвоившая с молоком матери своё предназначение королевыженщины, восприняла 
отсутствие наследника как своего рода кару небесную. На этой почве у неё, особы 
крайне впечатлительной и нервной, развился патологический мистицизм. Постепенно 
весь ритм дворца подчинился метаниям несчастной женщины. Теперь любой шаг 
самого Николая Александровича сверялся с тем или иным небесным знамением, 
причём государственная политика незаметно переплелась с деторождением. Влияние 
царицы на мужа усиливалось и тем значительнее оно становилось, чем дальше 
отодвигался срок появления наследника. Ко двору был приглашён французский 
шарлатан Филипп, который сумел убедить Александру Федоровну в том, что он в 
состоянии обеспечить ей, путём внушения, мужское потомство, и она вообразила 
себя беременной и чувствовала все физические симптомы этого состояния. Лишь 
после нескольких месяцев так называемой ложной беременности, весьма редко 
наблюдаемой, государыня согласилась на освидетельствование врачом, который и 
установил истину. Но самое главное несчастье было не в ложной беременности и не 
в истерической природе Александры Федоровны, а в том, что шарлатан получил 
через царицу возможность влиять на государственные дела. Один из ближайших 
помощников Николая II записал в 1902 году в своём дневнике: «Филипп внушает 
государю, что ему не нужно иных советчиков, кроме представителей высших 
духовных, небесных сил, с коими он, Филипп, ставит его в сношение. Отсюда 
нетерпимость какоголибо противоречия и полный абсолютизм, выражающийся подчас 
абсурдом. Если на докладе министр отстаивает своё мнение и не соглашается с 
мнением государя, то через несколько дней получает записку с категорическим 
приказанием исполнить то, что ему было сказано».
       Филиппа всётаки удалось выдворить из дворца, ибо Департамент полиции 
через своего агента в Париже разыскал неоспоримые свидетельства жульничества 
французского подданного. А вскоре последовало и долгожданное чудо — на свет 
появился наследник Алексей. Однако рождение сына не принесло умиротворения в 
царскую семью. Ребёнок страдал ужасной наследственной болезнью — гемофилией, 
при которой стенки кровеносных сосудов лопаются от слабости и приводят к 
трудноостановимому кровотечению. Приблизительно ко времени появления первых 
приступов этого недуга судьба, к великому несчастью России, привела в Петербург 
Григория Распутина.
       Об этом крупнейшем авантюристе XX века написаны тысячи страниц, поэтому 
трудно чтолибо прибавить к многотомным исследованиям в маленьком очерке. 
Скажем только: безусловно, обладавший секретами нетрадиционных методов лечения, 
будучи незаурядной личностью, Распутин смог внушить государыне мысль, что он,