| |
избегали, на улице оскорбляли.
Байрон понял, что для него в этой стране нет места. И стал готовиться к
отъезду. Прежде всего надо было урегулировать формальности, связанные с
супружеством, на чем очень настаивал отец Анабеллы. Затем его ждало прощание с
Августой.
Они встретились в последний раз ровно год спустя после рождения Медоры: в
середине апреля 1816 года, в пасхальное воскресенье. Уж не было тех веселых,
беззаботных дней, когда они столько смеялись и никогда друг другу не перечили.
Над ними тяготела печаль расставания, неясное предчувствие, что разлука эта –
навсегда. Провели грустный вечер, и Августа впервые плакала, говоря, что ее
мучают угрызения совести.
После ее ухода Байрон засел за письма. Писал Анабелле: «Я уезжаю, уезжаю
далеко, и мы с тобой уже не встретимся ни на этом, ни на том свете… Если со
мной чтото случится, будь добра к Августе, а если и она к тому времени станет
прахом, то к ее детям».
Он написал письмо своему юридическому советнику Джону Хансону, просил,
чтобы тот время от времени пересылал ему сведения о дочери Августы Аде. Писал и
Августе. Он часто писал ей во время своего путешествия по Швейцарии.
В Италии переписка прервалась, но потом возобновилась, когда Байрон
написал ей: «Дорогая моя… Говорят, расставание убивает слабые чувства и
укрепляет сильные. К сожалению! Мои чувства к тебе – это соединение всех чувств
и всех страстей».
В Венеции Байрон поселился около площади Св. Марка. Его очередной
любовницей стала Марианна Сегати, жена владельца дома. Почти одновременно он
завел еще одну любовницу – Маргариту Кони, жену булочника. В 1818 году поэт
переехал во дворец Палаццо Мосениго, чья хозяйка стала любовницей поэта. Но
Маргарита быстро надоела Байрону, и он попросил ее вернуться к супругу. В ответ
же получил удар ножом, к счастью, итальянка только легко ранила его в руку.
Почти половина заработанных им денег уходила на случайных женщин, счет которым
он давно потерял.
Летом 1819 года в Венеции он познакомился с графиней Терезой Гвиччиоли,
молоденькой «тициановской блондинкой с прекрасными зубами, густыми локонами и
чудесной фигурой», чемто напоминавшей ему сестру. Ослепительная красавица, с
длинными золотистыми волосами, ниспадавшими пенным водопадом на плечи, – весь
ее облик был словно окутан романтической тайной. «Его удивительные и
благородные черты, звуки его голоса и неописуемое очарование, исходившее от
него, – писала в своих воспоминаниях графиня Гвиччиоли, – делали его созданием,
оставлявшим в тени всех людей, которых я встречала до сих пор». «Ее разговор, –
замечал Байрон в одном из писем, – остроумен, не будучи легкомысленным. Не
претендуя на ученость, она прочитала лучших писателей Италии. Она часто
скрывает то, что знает, из страха, как бы не подумали, что она хочет
похвастаться образованностью. Ей, наверное, известно, что я не выношу ученых
женщин. Если у нее синие чулки, то она заботится всетаки о том, чтобы их
закрывало платье».
Замужество графини не стало препятствием для любовных свиданий, поскольку
60летний муж красавицы предоставил ей полную свободу. Гвиччиоли поселилась на
вилле своего возлюбленного, безнадежно скомпрометировав себя в глазах света и в
особенности земляков. Мораль итальянцев допускала тогда присутствие «друга»,
более того, именно он считался настоящим супругом, правда, при соблюдении всех
условностей. Она окружила свои отношения с поэтом романтическим ореолом и
решила возродить в Байроне веру в истинную любовь.
Байрон небрежно отзывался о женщинах: «Дайте женщине зеркало и сладости,
и она довольна. Я страдал от второй половины человеческого рода, сколько помню
себя. Самые мудрые не вступают с ними ни в какие отношения. Рыцарское служение
женщине, может быть, такое же жалкое рабство или даже еще более жалкое, чем
всякое другое».
Однако к графине Гвиччиоли он питал нежную страсть и относился к ней с
большим уважением. Некоторые из созданных им прекрасных женских образов
(например, Ада из «Каина» или Мира из «Сарданапале») навеяны очаровательной
графиней.
Ради Байрона Тереза развелась с мужем, который имел на совести два
убийства, зато был фантастически богат. Байрон считал графиню последней своей
любовью, серьезно думал о женитьбе на ней. Теперь Байрон, опасаясь мести графа
Гвиччиоли, всегда имел при себе пистолет. Неизвестно, чем бы завершилась эта
любовная история, но вскоре после этого графиня была выслана из Италии за
принадлежность к карбонариям и вынуждена была удалиться в монастырь.
В 1823 году Байрон отправился в Грецию, где шла борьба за свободу, мечтая
о поступке, который оставил бы какойто след (он не считал свои поэмы чемто
значительным). Там он и умер от лихорадки и жара. Когда провели вскрытие и
исследовали мозг, врачи заявили, что это мозг 80летнего старца. Он все равно
не смог бы прожить долго.
В доме поэта в Миссолунги на его бюро нашли незаконченное письмо к
Августе, начинавшееся, как всегда, словами «Моя самая дорогая Августа». В
завещании Байрон оставил ей все свое состояние – сто тысяч фунтов стерлингов,
сумму по тем временам колоссальную. Через два года у Августы уже не осталось ни
гроша. Выплатила кредиторам, раздала карточные долги мужа и сыновей, заплатила
«отступные» шантажистам, грозившим опубликовать дневник леди Каро, якобы
содержавший признание Байрона в кровосмесительной связи.
Анабелла, послушная просьбе Байрона, пыталась помогать Августе, но в
конце концов потеряла терпение. Дошло до острого обмена мнениями, и дамы
|
|