убивающий некоторые бактерии и не причиняющий вреда здоровым тканям. К 
сожалению, перспективы медицинского использования лизоцима оказались довольно 
ограниченными, поскольку он был весьма эффективным средством против бактерий, 
не являющихся возбудителями заболеваний, и совершенно неэффективным против 
болезнетворных организмов. Это открытие, однако, побудило Флеминга заняться 
поисками других антибактериальных препаратов, которые были бы безвредны для 
организма человека.
      Другая счастливая случайность – открытие Флемингом пенициллина в 1928 
году – явилась результатом стечения ряда обстоятельств, столь невероятных, что 
в них почти невозможно поверить. В отличие от своих аккуратных коллег, 
очищавших чашки с бактериальными культурами после окончания работы с ними, 
Флеминг не выбрасывал культуры по 2–3 недели кряду, пока его лабораторный стол 
не оказывался загроможденным 40 или 50 чашками. Тогда он принимался за уборку, 
просматривал культуры одну за другой, чтобы не пропустить чтонибудь интересное.
 В одной из чашек он обнаружил плесень, которая, к его удивлению, угнетала 
высеянную культуру бактерии. Отделив плесень, он установил, что «бульон, на 
котором разрослась плесень… приобрел отчетливо выраженную способность подавлять 
рост микроорганизмов, а также бактерицидные и бактериологические свойства».
      Неряшливость Флеминга и сделанное им наблюдение явились всего лишь двумя 
обстоятельствами в целом ряду случайностей, способствовавших открытию. Плесень, 
которой оказалась заражена культура, относилась к очень редкому виду. Вероятно, 
она была занесена из лаборатории, расположенной этажом ниже, где выращивались 
образцы плесени, взятые из домов больных, страдающих бронхиальной астмой, с 
целью изготовления из них десенсибилизирующих экстрактов. Флеминг оставил 
ставшую впоследствии знаменитой чашку на лабораторном столе и уехал отдыхать. 
Наступившее в Лондоне похолодание создало благоприятные условия для роста 
плесени, а последовавшее затем потепление – для бактерий. Как выяснилось 
позднее, стечению именно этих обстоятельств было обязано знаменитое открытие.
      Случайность случайностью, но «меня поразило, – рассказывает коллега 
Флеминга Мелвин Прайс, – что он не ограничился наблюдениями, а тотчас же 
принялся действовать. Многие, обнаружив какоенибудь явление, чувствуют, что 
оно может быть значительным, но лишь удивляются и вскоре забывают о нем. 
Флеминг был не таков. Помню другой случай, когда я еще работал с ним. Мне никак 
не удавалось получить одну культуру, а он уговаривал меня, что надо извлекать 
пользу из неудач и ошибок. Это характерно для его отношения к жизни».
      Первоначальные исследования Флеминга дали ряд важных сведений о 
пенициллине. Он писал, что это «эффективная антибактериальная субстанция… 
оказывающая выраженное действие на пиогенные кокки… и палочки дифтерийной 
группы… Пенициллин даже в огромных дозах не токсичен для животных… Можно 
предположить, что он окажется эффективным антисептиком при наружной обработке 
участков, пораженных чувствительными к пенициллину микробами, или при его 
введении внутрь».
      Для практического использования надо было выделить пенициллин. Это хорошо 
понимал Флеминг, но сам не мог выполнить эту задачу. За помощью он не раз 
обращался к другим ученым. Например, он просил Г. Берри, профессора 
фармакологии, взяться за экстрагирование пенициллина. «К сожалению, – пишет 
этот профессор, – и я всю жизнь в этом раскаиваюсь, я не сделал этой попытки и 
не понимал, почему он придает этому такое большое значение… Очень хорошо помню 
наш с ним разговор. Он был совершенно убежден, что его открытие ждет большое 
будущее. Я помню, как он тогда предсказал, что, если получить это вещество в 
чистом виде, его можно будет вводить в организм человека».
      Выделить пенициллин, очистить и использовать для лечения общих инфекций 
удалось австралийцу Г. Флори и выпускнику Берлинского университета Э.Б. Чейну. 
Флеминг поехал в Оксфорд, чтобы повидаться с этими учеными. Чейн ему очень 
удивился, онто считал, что Флеминг давно умер. «Он произвел на меня 
впечатление человека, который, должно быть, не умеет выражать свои чувства, но 
в нем – хотя он всячески старался казаться холодным и равнодушным – угадывалось 
горячее сердце», – рассказывал Чейн. Флеминг пытался скрыть свои чувства. Он 
только сказал Чейну: «Вы сумели обработать мое вещество». Крэддок, который 
видел Флеминга после его возвращения, помнит, что он сказал об Оксфордской 
группе: «Вот с такими ученымихимиками я мечтал работать в 1929 году».
      25 октября 1945 года Флеминг получил телеграмму из Стокгольма, сообщавшую,
 что ему, Флори и Чейну присуждена Нобелевская премия по медицине «за открытие 
пенициллина и его целебного воздействия при различных инфекционных болезнях». 
Ученый совет Нобелевских премий сперва предложил, чтобы половина премии была 
отдана Флемингу, а вторая половина Флори и Чейну. Но общий совет решил, что 
более справедливо будет разделить ее поровну между тремя учеными. Шестого 
декабря Флеминг вылетел в Стокгольм.
      Г. Лилиестранд из Каролинского института сказал в приветственной речи: 
«История пенициллина хорошо известна во всем мире. Она являет собой прекрасный 
пример совместного применения различных научных методов во имя великой общей 
цели и еще раз показывает нам непреходящую ценность фундаментальных 
исследований». В нобелевской лекции Флеминг отметил, что «феноменальный успех 
пенициллина привел к интенсивному изучению антибактериальных свойств плесеней и 
других низших представителей растительного мира». Лишь немногие из них, сказал 
он, обладают такими свойствами. Существует, однако, стрептомицин, открытый 
Ваксманом… который наверняка найдет применение в практической медицине; 
появятся и другие вещества, которые еще предстоит изучить».
      Флеминг писал Джону Камерону: «Прибыл в Стокгольм в 10 часов вечера. Лег 
спать. В 8 часов утра отъезд в Упсалу. Возвращение ночью. На следующий день