Там было место, где варили корм для мух. В комнате обычно сидело по меньшей 
мере пять работающих.
      «Боюсь, что я не смогу дать представление об атмосфере, царившей в 
лаборатории, – вспоминал один из соратников ученого Альфред Стертевант. – Я 
думаю, это было нечто такое, что нужно пережить, чтобы полностью оценить. Одним 
из крупнейших достоинств этого места было присутствие обоих – и Моргана, и 
Вильсона. Так студенты, специализирующиеся у одного из них, очень часто видели 
другого. Они дополняли друг друга в целом ряде отношений и были большими 
друзьями. В первые годы работы в Колумбийском университете мы кормили дрозофилу 
бананами, и в углу комнаты всегда висела большая связка бананов. Комната 
Вильсона находилась через несколько дверей от нашей, по коридору. Он очень 
любил бананы, так нашлась еще одна побудительная причина часто посещать 
«мушиную комнату».
      В течение всего этого времени Морган регулярно приезжал в ВудсХоул. Это, 
однако, не означало перерыва в опытах с дрозофилами. Все культуры упаковывались 
в бочонки – большие бочонки изпод сахара, и отправлялись пароходомэкспрессом. 
То, что вы начинали в НьюЙорке, вы заканчивали в Хоуле, и наоборот. Мы всегда 
приезжали водой: это было время, когда пароходная линия ФоллРиверЛайн была в 
действии, а Морган всегда занимался всевозможными опытами, не имевшими ничего 
общего с работой на дрозофиле. Он разводил цыплят, крыс и мышей, выращивал 
разные растения. И все это переносилось вручную, и грузилось на судно 
ФоллРиверЛайн, а потом привозилось назад в НьюЙорк.
      А когда Морган попадал сюда, он с головой погружался в работу с морскими 
формами, в эмбриологию того или иного сорта, даже несмотря на то, что работа с 
дрозофилой тем временем активно двигалась вперед. Таков был моргановский стиль 
работы – он не чувствовал себя счастливым, если не ковал из горячего 
одновременно несколько вещей».
      Успеху ученого во многом способствовало то, что он, прежде всего, четко 
сформулировал исходную гипотезу. Теперь, когда уже было известно, что 
наследственные задатки находятся в хромосомах, можно было ответить на вопрос, 
всегда ли будут выполняться численные закономерности, установленные Менделем? 
Мендель совершенно справедливо считал, что такие закономерности будут верны 
тогда и только тогда, когда изучаемые факторы будут комбинироваться при 
образовании зигот независимо друг от друга. Теперь, на основании хромосомной 
теории наследственности, следовало признать, что это возможно лишь в том случае,
 когда гены расположены в разных хромосомах. Но так как число последних по 
сравнению с количеством генов невелико, то следовало ожидать, что гены, 
расположенные в одной хромосоме, будут переходить из гамет в зиготы совместно. 
Следовательно, соответствующие признаки будут наследоваться группами.
      Проверку этого предположения осуществили Морган и его сотрудники К. 
Бриджес и А. Стертевант. Вскоре у дрозофилы было обнаружено большое количество 
разнообразных мутаций, т е. форм, характеризующихся различными наследственными 
признаками. У нормальных, или, как говорят генетики, дрозофил дикого типа, цвет 
тела сероватожелтоватый, крылья серые, глаза темного кирпичнокрасного цвета, 
щетинки, покрывающие тело, и жилки на крыльях имеют вполне определенное 
расположение. У обнаруживавшихся время от времени мутантных мух эти признаки 
были изменены: тело, например, было черное, глаза белые или иначе окрашенные, 
крылья зачаточные и т д. Часть особей несла не одну, а сразу несколько мутаций: 
например, муха с черным телом могла, кроме того, обладать зачаточными крыльями. 
Многообразие мутаций позволило Моргану приступить к генетическим опытам. Прежде 
всего, он доказал, что гены, находящиеся в одной хромосоме, передаются при 
скрещиваниях совместно, т е. сцеплены друг с другом. Одна группа сцепления 
генов расположена в одной хромосоме. Веское подтверждение гипотезы о сцеплении 
генов в хромосомах Морган получил также при изучении так называемого 
сцепленного с полом наследования.
      Определив, что ген окраски глаз дрозофилы локализован в Xхромосоме, и 
проследив за поведением генов в потомстве определенных самцов и самок, Морган и 
его сотрудники получили убедительное подтверждение предположения о сцеплении 
генов.
      В 1933 году Морган получил Нобелевскую премию по физиологии и медицине 
«за открытия, связанные с ролью хромосом в наследственности». В нобелевской 
лекции Морган заявил, что вклад генетики в медицину носит преимущественно чисто 
образовательный характер. «В прошлом сам предмет наследственности человека был 
настолько расплывчатым и засоренным всевозможными мифами и предрассудками, что 
обретение научного понимания сути предмета есть уже достижение первостепенной 
величины», – сказал он. В продолжение речи ученый высказал предположение, что 
открытие явления сцепления с полом может когданибудь оказаться полезным для 
диагностики генетических заболеваний.
      Морган происходил из известной семьи, но был лишен какой бы то ни было 
заносчивости или снобизма. И он, конечно, был свободен от самомнения. Его 
происхождение было одной из причин того, что он чувствовал себя в любой 
компании совершенно как у себя дома. Как среди президентов колледжа, так и 
среди детей.
      Общей задачей Моргана, которую он стремился решить своей биологической 
деятельностью, было желание дать материалистическую интерпретацию явлениям 
жизни. Он всегда относился сдержанно к идее о существовании естественного 
отбора, так как ему казалось, что тем самым открывается дверь к объяснению 
биологических явлений в понятиях, предполагающих наличие цели. Его можно было 
уговорить и убедить, что в этом представлении нет решительно ничего, что не 
было бы материалистичным, но оно ему никогда не нравилось. И его приходилось