безбедное существование, но не получал никакого творческого удовлетворения, не 
говоря уже о славе.
      В 1470 году Аристотелю Фьораванти исполнилось 55 лет – весьма почтенный 
возраст. Творческая жизнь шла медленно, но верно клонилась к закату. Правда, 
мастер построил изящный по конструктивному решению акведук в Ченто, но и это не 
принесло удовлетворения.
      Повидимому, в 1473 году Аристотель разрабатывал проект и модель 
реконструкции палаццо дель Подеста. Если принять гипотезу об авторстве 
Аристотеля, то при перестройке палаццо дель Подеста он решал глубоко 
несвойственную для себя задачу внешнего декорирования старой постройки 
сообразно новой моде.
      В том же 1473 году Фьораванти отправился в Рим. Там он вскоре был обвинен 
в связи с делом о фальшивых монетах. В те времена такое обвинение неоднократно 
служило эффективным средством устранения. Любопытно, что болонские власти, с 
одной стороны, немедленно признали тяжесть обвинений против своего 
коммунального архитектора и специальным декретом заочно, без разбирательства, 
отстранили его от должности, а с другой – добились его скорейшего возвращения. 
Похоже, что интересы римских недоброжелателей Фьораванти и его городского 
начальства совпали: одни не хотели его присутствия в Риме, другие хотели его 
присутствия в Болонье – скорее всего для немедленного начала работ во дворце. 
Во всяком случае, с Фьораванти весьма скоро сняли обвинения, и Болонья 
восстановила его в должности – в противном случае городской Совет не стал бы 
годы спустя добиваться от московского государя возвращения своего инженера.
      Жизнь архитектора резко переменилась после встречи Фьораванти с послом 
великого князя Московского Семеном Толбузиным. Он согласился на отъезд в Москву,
 куда его пригласили для строительства Успенского собора.
      В пасхальное воскресенье 1475 года шестидесятилетний болонский инженер 
увидел город с Поклонной горы. 26 марта итальянец прибыл в Москву, а уже в июне 
начали рыть траншеи под фундаменты: «Месяца июня венецийский муляр Аристотель 
нача рвы копати, глубина 2 сажени и глубже». Проблема надежного основания была 
для Фьораванти весьма болезненной после несчастья с венецианской колокольней – 
естественно, что первое и единственное свое самостоятельно возведенное здание 
мастер хотел поставить на века. Впрочем, повлияло и другое обстоятельство – 
земля под собором была рытаперерыта.
      Фьораванти распорядился забить в дно траншей дубовые сваи, – очевидно, 
московские глины не внушали ему доверия. Одновременно зодчий устроил кирпичный 
завод за Андрониковым монастырем, на месте позднейшего Калитниковского кладбища.

      Византийская традиция склоняла к тому, чтобы соединить Успенский собор и 
дворец. Местная традиция, закрепившаяся в эпоху слабости княжеской власти, 
требовала прямо противоположного. Возможно, что удачное размещение маленького 
храма Ризположения обеспечило перевес традиции местной. Успенский собор 
сохранил городской характер, тогда как роль дворцовой церкви перешла к 
перестроенному вскоре Благовещенскому собору, который был сразу же связан с 
теремами галереей.
      Уяснив, что прямая связь с будущим дворцом отпала, Фьораванти 
одновременно уяснил и то, что за алтарной преградой окажутся отдельные церкви – 
Святого Дмитрия Солунского, покровителя Московского княжеского рода, апостолов 
Петра и Павла, Похвалы богородицы. Пространственная система, казалось, 
выраставшая из плана столь логично, рушилась в один миг. Три из пяти глав 
оказывались теперь над залом храма, а две – за алтарной преградой.
      И тогда Фьораванти принимает удивительное решение. Он выстраивает 
интерьер совершенно независимо от внешнего облика сооружения. Признав 
рассеченность того внутреннего пространства, которое виделось ему первоначально 
цельным, зодчий вводит радикальную поправку в композиционную идею. Два 
квадратных столба послужат теперь опорой низкой алтарной преграде и тяблам 
иконостаса над ней. Они и все, что за ними, решительно исключаются из интерьера 
храма. Четыре круглых столба, стягивая в пучок девять из двенадцати квадратов 
плана, закрепляют квадратность интерьера перед иконостасом столь твердо, что ни 
тогда, ни теперь никто почти не замечает внутренней конфликтности, несуразности 
пространственной структуры собора.
      Фьораванти решал задачу принципиально иначе, чем некогда строители 
владимирских храмов и боголюбовского замка. Аристотель стремился наилучшим 
образом «вписать» здание собора в реальное пространство площади – вернее, 
поскольку площадь еще не завершена, своим решением Фьораванти задавал ее 
характер на века вперед. Если речь шла о соборе на площади, значит и о связи 
собора с будущим дворцовым комплексом. Архитектор работал над южным и западным 
фасадами Успенского собора так, как если бы оба они были главными.
      12 августа 1479 года храм был освящен митрополитом Геронтием. 
Современники, торжественно праздновавшие освящение собора неделю или даже две, 
отметили, что собор снаружи «как един камень», что внутри он отличается 
«величеством, светлостью, звонностью и пространством». Сегодняшние оценки, в 
общем, не расходятся с впечатлениями пятисотлетней давности, и формы собора 
кажутся совершенными.
      Еще не освятили собор, а Фьораванти начал возводить Пушечный Двор. А в 
1478 году мастер заведовал артиллерийским обозом в походе на Новгород. В том 
походе архитектор построил прочный понтонный мост через Волхов, о чем подробно 
повествует летопись: «Декабря 6 велел князь велики мост чинити на реце Волхове 
своему мастеру Аристотелю Фрязину под Городищем, и той мастер учинил таков мост 
под Городищем на судех на той реце, и донележе князь велики одолев возвратися к