вытягивалось, не встречая никакого противодействия, варвары пришли в ужас от 
страшного лязга оружия и угрожающих ударов щитов один о другой. Ведь часть их 
сил с Алафеем и Сафраком, находившаяся далеко, была вызвана, но еще не прибыла. 

И варвары отправили послов просить о мире (чтобы выиграть время. - Авт.). 
Император из-за простого вида послов отнесся к ним с презрением и потребовал, 
чтобы для заключения договора были присланы знатные люди. Готы нарочно медлили, 

чтобы за время этого обманного перемирия могла вернуться их конница, которая, 
как они надеялись, должна была сейчас явиться, а с другой стороны, чтобы 
истомленные летним зноем римские солдаты стали страдать от жажды, в то время 
как 
широкая равнина блистала пожарами: подложив дров и всякого сухого материала, 
враги разожгли повсюду костры. К этому бедствию прибавилось и другое: людей и 
лошадей мучил страшный голод... Стрелки и скутарии, которыми тогда командовали 
ибер Бакурий и Кассион, в горячем натиске прошли слишком далеко вперед и 
завязали бой с противником: как не вовремя они полезли вперед, так и осквернили 

начало боя трусливым отступлением... А готская конница между тем вернулась с 
Алафеем и Сафраком во главе вместе с отрядом аланов. Как молния появилась она с 

крутых гор и пронеслась в стремительной атаке, сметая все на своем пути.
Со всех сторон слышался лязг оружия, неслись стрелы; Беллона, неисто-вавшая со 
свирепостью, превосходившей обычные размеры, испускала бранный сигнал на 
погибель римлян; наши начали было отступать, но стали опять, когда раздались 
задерживающие крики из многих уст. Битва разгоралась, как пожар, и ужас 
охватывал солдат, когда по несколько человек сразу оказывались пронзенными 
копьями и стрелами. Наконец, оба строя столкнулись наподобие сцепившихся носами 

кораблей и, тесня друг друга, колебались, словно волны.
Левое крыло римлян подступило к самому табору варваров, и если бы ему была 
оказана поддержка, могло бы двинуться и дальше. Но оно не было поддержано 
остальной конницей, и враг надавил на левое крыло всей массой. На римлян словно 

обрушилась вода, прорвавшая плотину. Конница их была опрокинута и рассеяна. 
Пехота осталась без прикрытия, и манипулы были стиснуты на столь узком 
пространстве, что трудно было отвести руку и пустить в ход меч - мешали свои же.
 
От облаков пыли не было видно неба. Несшиеся отовсюду стрелы, дышавшие смертью, 

попадали в цель и наносили раны. От них нельзя было уклониться. Когда же 
несчетные отряды варваров стали опрокидывать людей и коней, в этой страшной 
тесноте нельзя было очистить места для отступления. Давка не давала возможности 

уйти. Наши в отчаянии снова взялись за мечи и стали рубить врага. Варвары же 
своими секирами пробивали шлемы и панцири Можно было видеть, как варвар в своей 

дикости, с искаженным лицом, с подрезанными подколенными жилами, отрубленной 
правой рукой или разорванным боком, грозно вращал своими свирепыми глазами уже 
на самом пороге смерти; сцепившиеся враги вместе валились на землю, и равнина 
сплошь покрылась распростер-
86
100 ВЕЛИКИХ ВОЙН
I
тыми на земле телами убитых. Стоны умирающих и смертельно раненных раздавались 
повсюду, вызывая ужас.
В этой страшной сумятице пехотинцы, истощенные от напряжения и опасностей, 
когда 
у них не хватало уже ни сил, ни умения, чтобы понять, что делать, и копья у 
большинства были разбиты от постоянных ударов, стали бросаться лишь с мечами на 

густые отряды врагов, не помышляя уже о спасении жизни и не видя никакой 
возможности уйти с поля боя. Покрывшаяся ручьями крови земля делала неверным 
каждый шаг. Римляне старались подороже продать свою жизнь и с таким 
остервенением нападали на неприятеля, что порой страдали от мечей своих 
товарищей. Все кругом покрылось черной кровью, и куда бы ни обратился взор, 
повсюду громоздились горы убитых, и сражающиеся нещадно топтали павшие тела. 
Высоко стоявшее солнце палило римлян, истощенных голодом и жаждой и 
обремененных 
тяжестью оружия. Наконец, под напором силы варваров наша боевая линия 
совершенно 
расстроилась, и люди... беспорядочно побежали, кто куда мог.
Пока все, разбежавшись, отступали по неизвестным дорогам, император, среди всех 

этих ужасов, бежал с поля битвы, с трудом пробираясь по грудам мертвых тел, к 
ланциариям и маттиариям, которые стояли несокрушимой стеной, пока можно было 
выдержать натиск численно превосходящего врага. Увидев его, Траян закричал, что 

императору не спастись, если вместо разбежавшихся телохранителей не вызвать для