а гостеприимно  пригла-
шала послушать чудо двадцатого века - механический оркестрион.
   Вся эта самодовольная крикливость,  показная  беспечность  раздражали
Кольцова. Они были неуместны, более того - невозможны в соседстве с  той
апокалипсической разрухой, которой была охвачена страна, рядом с  огнен-
ными изломами многочисленных фронтов, где бились и умирали в боях с  бе-
лыми армиями и разгульными бандитами разных батьков бойцы революции; ря-
дом с холодными и сидящими на осьмушке хлеба городами, как Житомир,  где
Кольцов совсем недавно лежал в госпитале. Нет,  он  никогда  не  забудет
этою прифронтового города, в котором давно уже  не  было  ни  хлеба,  ни
электричества, ни керосина и растерянные люди деловито, никого не таясь,
разбирали на дрова плетни, сараи и амбары. Всю ночь  напролет  стояли  у
магазинов молчаливые, длинные, продрогшие очереди, так похожие на  похо-
ронные процессии.
   Но именно там, в не раз расстрелянном пулеметами  белых  Житомире,  -
Кольцов явственно почувствовал это сейчас, - именно  там  шла  настоящая
жизнь страны, собравшей все свои  силы  для  невероятной  по  напряжению
схватки, а эта разряженная, беспечно самодовольная толпа, бравурная  му-
зыка - все это казалось не настоящим, а чем-то вроде декорации в  фильме
о прошлом, о том, чего давно уже нет и что вызвано к жизни больной  фан-
тазией режиссера. Едва закончатся съемки - погаснут огни, прервется  му-
зыка, унесут афиши и разбредутся усталые
   статисты...
   Не доходя до Александровской площади, Кольцов увидел  освещенную  вы-
веску гостиницы "Европейская". В  холле  гостиницы  толпились  обрюзгшие
дельцы и женщины в декольтированных платьях. Застекленная дверь  вела  в
ресторан.
   Кольцов подошел к портье, спросил комнату.
   - Все занято. - Портье сокрушенно развел руками. - Ни в одной  гости-
нице места вы не найдете. Жильцы сейчас постоянные. - Он ощупал взглядом
перетянутый ремнями портупеи френч Кольцова: - Вы  ведь  военный?  Тогда
вам нужно на Меринговскую, в комендатуру. Это недалеко. Там вам помогут.
   На Меринговской, в городской комендатуре, все устроилось просто.  Де-
журный выписал Кольцову направление в гостиницу для военных.
   Было уже совсем поздно, когда Кольцов разыскал на Подоле Кирилловскую
улицу и на ней двухэтажный дом, оборудованный под гостиницу.
   Одноногий, на култышке, служитель записал его в журнал для приезжих и
после этого показал комнату. Кольцов потушил свет и лег, но заснуть дол-
го не мог. Разбуженная новизной обстановки память перенесла его в  прош-
лое - в Севастополь. Ясно предстал перед глазами маленький,  похожий  на
забытую на берегу лодчонку домик, в котором он вырос.  Небольшая,  чисто
прибранная горница, заткнутые под стволок ссохшиеся пучки травы, вобрав-
шей в себя запахи степи, гор и моря, и сам стволок, потемневший от  вре-
мени, потрескавшийся, похожий на старую кость. И еще  виднелись  веселые
ситцевые занавески, которые отбрасывали на пол  причудливые  узоры.  Это
были узоры его детства.
   Из кухоньки доносятся привычные домашние звуки: мягкие шаги, осторож-
ное позвякиванне посуды - это мама уже давно встала и неутомимо хлопочет
у плиты. И все было как будто наяву - и звуки, и  запахи  родного  дома,
такие добрые и такие далекие...
   Где-то за полночь мысли Павла стали путаться, набегать друг на друга,
и он уснул А проснулся от гула за окнами гостиницы. По улице ехали  гру-
женые повозки, шли толпы людей.
   В Киеве, как ни в одном городе, много базаров: Сенной,  Владимирский,
Галицкий, Еврейский, Бессарабский. Но самое большое торжище - на Подоле.
Площадь за трамвайным кольцом и прилегающие к ней улицы заполняли  толпы
осторожных покупателей, отважных перекупщиков и бойких продавцов.  Здесь
можно было купить все - от дверной ручки и диковинного граммофона до ис-
тертых в седле брюк галифе и меховой шубы, от сушеной воблы до  шоколада
"Эйнем". Люди суматошно толпились, торговались до хрипоты, истово хлопа-
ли друг друга по рукам, сердито расходились, чтобы снова вскоре сойтись.
   Тут же на булыжной мостовой, поближе к длинной тополиной тени, чадили
мангалы с ведерными кастрюлями, и торговки привычно-зычными голосами за-
зывали откушать борща, потрохов с кашей или  горячей  кровяной  колбасы.
Неподалеку своевольной стайкой сидели на корточках беспризорники с наро-
чито бесстрастными лицами, ожидая нечаянной  удачи.  Чуть  подальше,  на
привозе, пахло навозом и сеном - тут степенные, домовитые селяне  торго-
вали прямо с бричек свининой, птицей, мукой.
   Кольцов терпеть не мог базаров и все же сейчас  вынужден  был  проби-
ваться сквозь эту вопящую и отчаянно жестикулирующую толпу,  потому  что
здесь был кратчайший путь к трамвайной остановке.
   - Нет, вы только подумайте! - требовательно тронул его за рукав  воз-
мущенный человек в пенсне. - За жалкий фунт сала этот тип  без  стыда  и
совести требует с меня полумесячное жалованье!
   Сидящий на возу крестьянин, лениво усмехаясь, объяснил:
   - А на кой ляд мне твои гроши? Гроши ныне - ненужные...  Пшик,  одним
словом. Дай мне хотя бы две швейные иголки да еще шпульку ниток, и я те-
бе за милую душу к этому шмату сала добавлю еще шось...
   И вдруг совсем близко раздался пронзительный крик. Увлекая  за  собой
Кольцова, грузно стуча сапогами, толпа повалила на этот  крик,  окружила
причудливо перепоясанного крест-накрест  патрона