рость так горька, что никого не порадует. Дети,
 упражняясь в
рисовании иероглифов, не напишут моих слов на глиняных табличках, мои слова не
Мика Валтари: «Синухе-египтянин» 3
позаимствует тот, кто захочет похвалиться чужой мудростью. Начиная свой рассказ,
 я
отрекаюсь от надежды быть когда-либо прочитанным или понятым.
Человек в своей жестокости страшнее и бесчувственнее крокодила, живущего в реке.
 Его
тщеславие взвивается легче пыли. Брось его в реку – он выплывет, обсохнет – и 
будет прежним.
Погрузи его в горе и отчаяние, и если он поднимется, то останется таким же, как 
был. Много
перемен я, Синухе__________, видел на своем веку, но все опять идет по-прежнему,
 хотя и находятся
люди, которые утверждают, будто бы произошло нечто такое, чего еще никогда не 
бывало. Но
это лишь пустые слова.
Я, Синухе, видел, как сын убивал отца своего на улице. Видел, как бедные 
поднялись
против богатых и боги восстали против богов. Видел, как человек, который прежде 
пил вина из
золотых чаш, склонялся в нищете, чтобы ладонью зачерпнуть речной воды. Те, кто 
взвешивал
золото на весах, – попрошайничали на улицах, а жены их продавали себя неграм за 
маленькую
медяшку, чтобы купить хлеба детям.
Но то же бывало и раньше. И во времена мудрейших фараонов под роскошным
балдахином мог лежать человек, которому прежде приходилось спать на глиняном 
полу. Тогда
тоже приходили чужеземцы и разбивали головы детей о пороги домов, связывали и 
угоняли в
рабство женщин, одетых в царский лен, а мужей, построивших себе богатые могилы,
закалывали и тела их швыряли в реку.
Итак, ничего нового не случилось на моих глазах.
Но, я, Синухе, пишу это для себя и ради себя самого, ибо знание разъедает мое 
сердце как
щелок, и я лишился всякой радости в жизни. Начинаю я эту книгу в третий год 
моего изгнания,
на краю пустыни, у подножья гор, там, где древние фараоны брали камень для 
своих изваяний,
на берегу Восточного моря, по которому корабли плывут в страну Пунт. Пишу я это,
 потому
что вино горит у меня в горле, а ласки женщин уже не веселят меня; и ни сад мой,
 ни пруд,
полный рыбы, уже не радуют глаз. Холодными ночами в зимнее время черная девушка
согревает мою постель, но нет мне радости от нее. Я прогнал певцов, звуки цитр 
и флейт
раздражают мой слух. Вот почему я пишу это, я, Синухе, которому ни к чему 
богатство и
золотые чаши, мирра, черное дерево и слоновая кость.
Ибо все это есть и ничто не отнято у меня. По-прежнему боятся рабы моей палки и
стражники склоняют предо мной головы, опуская руки до колен. Но предел шагов 
моих
измерен, и ни один корабль не посмеет пристать к берегу, окаймленному 
__________белым прибоем.
Поэтому я, Синухе, никогда больше не вдохну запах черной земли весенней ночью, 
и потому я
пишу это.
И все-таки мое имя было однажды записано в Золотую книгу фараона, и я жил в 
Золотом
дворце царей, на правом берегу реки. Мое слово весило больше, чем слово владык 
страны
Кемет. Знатные вельможи присылали мне подарки, и золотые цепи обвивали мою шею. 
У меня
было все, к чему стремятся люди, но я желал большего. Поэтому и оказался здесь. 
Я изгнан из
Фив в шестой год правления фараона Хоремхеба, и меня бы забили до смерти как 
собаку,
посмей я вернуться, меня бы расплющили камнями как лягушку, посмей я только шаг 
ступить
за пределы отведенного мне пространства. Это приказ царя, который был когда-то 
моим
другом.
Но чего еще можно ожидать от низкородного, который велел выскоблить имена царей 
из
списка властителей страны и заставил писцов внести в царский перечень своих 
родителей,
сделав их знатными посмертно! Я видел его коронацию, видел, как на его голову 
возложили
красную и белую короны. Через ше