это вызвало бы лишь недоверие и подозрения. Следовательно, нужно было: не 
отрицая своей прежней шанхайской деятельности, прикрыть ее какой-то легендой, 
позволяющей увязать теперешние политические взгляды (нацистские) и 
сотрудничество в посольстве фашистской Германии с леводемократической окраской 
деятельности шанхайского периода. 
      К сожалению, как уже указывалось, ни в архивных документах резидентуры, 
ни в дополнительных материалах, полученных после провала, нет никаких указаний 
на то, как именно разрешил «Рамзай» эту деликатную проблему. 
      Все, что мы можем, это лишь в порядке предположения рассмотреть наиболее 
вероятные варианты его решения, исходя из реальной обстановки того времени 
(1933-1934 гг.). 
      В 1933 году германское посольство в Токио состояло в основном из старых 
кадров догитлеровских дипломатических работников. Аппарат посольства, да и вся 
немецкая колония, были сравнительно невелики. Соответственно и местная 
нацистская группа не была еще многочисленна и организованна, гестапо еще не 
было создано, а следовательно, и при посольстве еще не было его представителя. 
      «Рамзай», прибыв из Германии, где только что пришли к власти фашисты, 
приобретая знакомства в немецкой колонии, конечно, не обошел и местных нацистов 
и, надо думать, в разговорах с ними рассказывал о положении в Германии, 
демонстрировал свое одобрение и сочувствие новому режиму. Это был первый подход 
к поставленной цели — приобретению прочной легализации. 
      Сближение с Оттом, неофициальные информационные услуги ему, Ве-некеру, 
Дирксену обеспечили «Рамзаю» положительную характеристику со стороны посольства,
 отзыв о его полезной и квалифицированной информационной деятельности. 
      В докладе Центру от 07.35 г. «Рамзай» сообщал: 
      «Когда я понял, что не смогу себя обеспечить, оставаясь вне фашистской 
организации, я добился того, что через посольство был введен в местную 
организацию нацистов». 
<...> 
      Выражение «введен через посольство», очевидно, надо понимать так, что 
заявление «Рамзая» о приеме в партию было подкреплено соответствующими отзывами 
Дирксена и Отта. 
      Как же обстояло дело с опасениями относительно «слухов из Шанхая»? 
Вероятнее всего, «Рамзай» не обходил вопрос о своей шанхайской деятельности ни 
при вступлении в партию, ни в беседах с «друзьями». Он мог рассказывать о своей 
журналистской работе и прежних связях в Шанхае, но во-первых — изображать все 
свои леворадикальные связи как своего рода вынужденный прием журналиста, 
ищущего доступа к интересующим его объектам освещения, во-вторых — прямо 
заявить об изменении своих прежних «ошибочных» политических взглядов и суждений 
и утверждении в фашистском мировоззрении. Это тоже не выглядело бы особо 
натянуто и невероятно, если учесть, что в этот период волна фашистской 
демагогии захлестнула широкие массы населения Германии, и в фашистскую партию, 
наряду с мелкой и средней буржуазией и интеллигенцией, нередко вступали даже 
довольно значительные группы одураченных рабочих. 
      «Рамзай» был принят в нацистскую партию и даже вскоре был назначен 
«инструктором пропаганды» (Schulungsleiter), а его политическое прошлое было 
принято к сведению и взято на заметку. 
      В дальнейшем, с развитием германо-японских отношений, аппарат германского 
посольства сильно расширился и, конечно, был укреплен теми «слепыми 
приверженцами Гитлера», о которых упоминал в своем докладе «Фриц». 
      Атмосфера соперничества, взаимного подсиживания, борьба за место и 
влияние — весьма характерные для нацистской партии вообще — бесспорно нашли 
себе место и в разросшейся токийской организации нацистов. 
256 
      Близость «Рамзая» к послу Отту, доверие, оказываемое ему ответственными 
сотрудниками посольства, известное влияние, которое он на них имел, не могли не 
вызывать зависть и недоброжелательство со стороны некоторых особо рьяных 
нацистов — сотрудников посольства. 
      Вполне возможно, что, узнав от местного нацистского руководства кое-какие 
сведения о «политическом прошлом» «Рамзая», они пытались использовать эти 
сведения против него. 
      Именно этим, вероятно, и было вызвано обращение «Рамзая» в 1940 году к 
фон-Ритгену и ходатайство последнего за «Рамзая» перед Шелленбергом. 
      Этим, по существу, исчерпываются наши возможности исследования вопроса о 
парировании «шанхайское угрозы», которой так опасался «Рамзай», отправляясь в 
Токио в 1933 году. 
      г) «Рамзай» — немецкий журналист-нацист. Образ жизни, поведение в быту, 
отношения с коллегами, знакомыми, друзьями 
      «В физическом отношении Зорге был крупный человек, высокий и коренастый, 
с каштановыми волосами. Как заметил один из его знакомых японцев, с первого 
взгляда на его лицо можно было сказать, что он прожил бурную и трудную жизнь. В 
выражении глаз и линии рта сквозили надменность и жестокость. Он был горд и 
властен, сильно любил и горячо восхищался теми, чьей дружбы он искал, но был 
безжалостен к остальным и откровенно ненавидим ими. Многие его японские коллеги 
по печати видели в нем типичного головореза, высокомерного нациста и избегали 
его. Он был горячий человек, любивший сильно выпить и привыкший часто менять 
своих любовниц. Известно, что за годы службы в Токио он находился в интимных 
отношениях примерно с 30-тью женщинами... И все же, несмотря на увлечение 
женщинами, запойное пьянство и тяжелый характер, он ни разу не выдал себя» 
(Меморандум).