тем следует отрубить голову... Христианина – мужчину или женщину, – если он 
еретик, и того кто имеет дело с волшебством или с отравлениями... следует 
подвергнуть сожжению на костре»**.
   * Выпрягут и украдут лошадей или волов из плуга. 
   ** Саксонское зерцало. М., 1985. С. 54-55. 
  
  В XIX в. вышла книга Ч. Ломброзо «Преступный человек» (1876), давшая 
обобщенный портрет преступника (сплющенный нос, редкая борода, низкий лоб, 
огромные челюсти, высокие скулы, приросшие мочки ушей...), а также портреты 
различных типов преступников – убийцы, насильника, вора, поджигателя и прочих. 
Оставалось только «опознать» их и – принять меры...
  Постепенно закрадывавшееся сомнение в эффективности наказания, репрессии 
привело к мысли о приоритетах превенции, предупреждения преступности и иных 
проявлений девиантности*. Идея профилактики нежелательных для общества явлений 
была значительным шагом вперед по сравнению с концепциями мести, воздаяния, 
подавления. Однако, во-первых, провозглашенный примат профилактики отнюдь не 
исключал репрессий и зачастую очень жестоких. Во-вторых, благие идеи превенции 
оставались практически не реализованными или слабо реализованными. И что самое 
главное: с первых шагов человечества и до сегодняшнего дня люди весьма 
негативно реагируют на всех, кто «не такой, как все», не такой, как «мы», так 
что в темницу, на виселицу или костер могли угодить не только Джек-потрошитель 
и Ванька-Каин, но и Дж. Бруно, Г. Галилей, Ф. Достоевский...
   * Монтескье Ш. Избранные произведения. М., 1955. С. 231.
  
  Известный российский криминолог А. М. Яковлев пишет: «Идея качественного, 
существенного отличия преступника от остальных людей, персонификация зла, меняя 
свое обличье, остается одной из самых устойчивых социально-психологических 
категорий»*. Этот далеко не безобидный социально-психологический феномен берет 
начало от фундаментального исторически сложившегося противопоставления «мы» и 
«они»**. «Они» – это все, кто не «мы», это – «чужие», а следовательно, 
подозрительные, таящие угрозу. Так, младенец может заплакать, увидев чужого (не 
«своего»). Ребенок, видя на экране телевизора сражающихся, интересуется: «Это – 
наши или... (фашисты, немцы, белые...)?». В годы советской власти тоталитарный 
режим пытался всех делить на «нас» и «буржуев», «нас» и «врагов народа», на 
«советский народ» и «чуждых советскому народу»... Отсюда же поиск «козлов 
отпущения», виновных в голоде и чуме, недороде и засухе, войне и поражении. 
«Козлом отпущения» могут стать мужчины для женщин (и наоборот), молодые для 
пожилых (и наоборот), «инородцы» или «лимитчики» для коренного населения, «лица 
кавказской национальности» (хотя таковой в природе не существует), наркоманы, 
проститутки, гомосексуалисты для морализирующих обывателей и главарей 
тоталитарных режимов, «сионисты» и «неверные» (последние для мусульман), 
«убийцы в белых халатах» и т. д., и т. п., и несть им числа. «Козел отпущения» 
позволяет «все социальные беды, несчастья и просчеты, конфликты и противоречия 
общества... объяснить моральными пороками, злой волей определенной категории 
людей. Козел отпущения меняет свое обличье, но его функция воспроизводится 
вновь»***. И мы вновь и вновь, ничему не научившись, ищем и ищем виновных... И 
еще: чем благополучнее общество, чем выше его респонсивность (А. Этциони) – 
способность удовлетворять потребности членов общества, тем меньше нужда в 
«козле отпущения», тем терпимее граждане, тем меньше нежелательных отклонений.
   * Яковлев А. М. Теория криминологии и социальная практика. М., 1985. С. 27.
   ** См.: Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1966. С. 78-84.
   *** Яковлев А. М. Указ. соч. С. 36. См. также: Mellema G. Scapegoats // 
Criminal Justice Ethics. 2000. Vol. 19. N 1. P. 3-9.
  
  Если раньше «им», «чужим» грозили кулаком, палкой, копьем, топором (в том 
числе палач), то сегодня угрожают не только тюрьмой и электрическим стулом, но 
и танками, авиацией, баллистическими ракетами, оружием массового поражения. И 
хотя сторонники расширения оснований уголовной ответственности, усиления 
репрессий, увеличения сроков лишения свободы, сохранения смертной казни, 
восстановления каторги, конечно же против войны (разве что «точечные удары» или 
«восстановление конституционного порядка»...) и исходят из самых благих 
намерений – «ликвидировать» преступность (или – проституцию, распространение и 
потребление наркотиков, сексуальные «извращения») – все же есть нечто общее у 
всех борцов с «ними», не такими как «мы»: уверенность в своей правоте, в знании 
«что такое хорошо, и что такое плохо» и прочная убежденность в возможности 
«простых решений» сложнейших социальных проблем – с помощью запрета, силы и 
репрессий.
  Очень ценю строчки А. Галича:
  
                                  Не бойся тюрьмы, не бойся сумы, 
                                  Не бойся мора и глада, 
                                  А бойся единственно только того, 
                                  Кто скажет: «Я знаю, как надо»!
  
  Проблемы социального «зла» всегда привлекали ученых. Философы и юристы, 
медики и педагоги, психологи и биологи – каждый с позиций своей науки изучали и 
оценивали различные нежелательные явления, «отклонения» – преступность, 
пьянство и алкоголизм, наркотизм, самоубийства, проституцию, гомосексуализм и 
иные сексуальные «извращения» и т. п. При этом, однако, отсутствовал общий 
подход, позволяющий объяснить казалось бы различные феномены социального бытия