монах. Он 
представляет собой покрывало, которое монах расстилает перед собой прежде, чем 
поклониться Будде или учителю. Глава 7 С каждым днем мне все легче удавалось 
погружаться в спокойное сосредоточенное состояние, как предписывает "Великое 
Учение" стрельбы из лука. Я научился выполнять все действия, не прилагая для 
этого усилий, или, если быть более точным, проплывать сквозь последовательность 
действий, словно во сне. Пока все шло так, как об этом говорил Мастер. Однако я 
не мог добиться, чтобы концентрация внимания у меня не ослабевала в тот момент, 
когда вот-вот должен был состояться выстрел. Ожидание в точке наивысшего 
напряжения было столь утомительным и болезненным, что либо ослабевало 
напряжение, либо нарушалась моя погруженность в себя, и я непроизвольно 
сосредоточивал внимание на предстоящим выстреле.
	 -- Не думай о выстреле! -- говорил Мастер. -- Если будешь думать, он 
обязательно не удастся.
	 -- Я ничего не могу с собой поделать, -- отвечал я, -- напряжение становится 
невыносимым.
	 -- Ты чувствуешь его только потому, что все еще не отпустил себя. Но это 
очень просто. Ты можешь научиться тому, как все должно происходить, у обычного 
бамбукового листа. Под тяжестью снега он сгибается все ниже и ниже. Внезапно 
снег соскальзывает на землю, хотя листок для этого даже не шевельнулся.
	 Оставайся, как листок, в состоянии наибольшего напряжения до тех пор, пока 
выстрел на отпадет от тебя. Так оно на самом деле и случается: когда напряжение 
достигает апогея, выстрел должен произойти, он рано или поздно отпадает от 
стрелка подобно тому, как снег соскальзывает с бамбукового листа, даже если 
стрелок не успевает подумать о нем.
	 Несмотря на все, что я делал -- или пытался не делать, -- я не мог дождаться, 
чтобы выстрел "отпал". Как и раньше, всякий раз наступал момент, когда мне 
приходилось отпускать тетиву преднамерено. Переживать эту повторяющуюся неудачу 
мне было очень трудно еще и потому, что прошло уже целых три года с тех пор, 
как я приступил к занятиям. Не скрою, что провел много часов, уныло размышляя о 
том, оправдана ли с моей стороны потеря времени на занятия, которые, на первый 
взгляд, не имели не имели ничего общего со всем, что я раньше изучал и 
переживал. Я снова и снова вспоминал саркастическое замечание одного из моих 
соотечесвенников, который как-то сказал, что в Японии есть чем поживиться и без 
этого бедняцкого искусства. И хотя я заставлял себя не думать об этом, мне не 
казался столь уж абсурдным его вопрос о том, что я собираюсь делать со своим 
искусством, если мне когда-либо удастся достичь в нем мастерства.
	 Мастер, должно быть, догадывался о том, что было у меня на уме. Мистер 
Коматия впоследствии рассказывал мне, что Мастер однажды попытался читать 
какой-то японский учебник по философии, чтобы как-нибудь поддержать меня с 
позиции, которая была мне хорошо знакома. Однако вскоре он с перекошенным лицом 
отложил книгу в сторону и заметил, что ему теперь понятно, почему человек, 
интересующийся такими вещами, встречает такие большие трудности при изучении 
стрельбы из лука.
	 Мы провели летние каникулы в безлюдном месте на берегу моря, где необычайно 
красивые и спокойные пейзажи навевали грезы. Среди самых необходимых вещей мы 
не забыли взять с собой луки. День за днем я проводил в упорных занятиях, 
сосредоточивая внимание на отпускании тетивы. Неконтролируемое отпускание 
тетивы стало для меня своеобразной idee fixe, которая овладела мной 
настолько, что я забыл предупреждение Мастера: "Мы не должны практиковать 
ничего, кроме self-detaching immersion (само-отверженного созерцания; 
погружения в само-забытие)".
	 Перебирая в уме все возможности, я пришел к выводу, что моя ошибка не там, 
где ее увидел Мастер: не в эгоизме и погоне за призрачной целью, а в том, что я 
слишком сильно сжимаю пальцы правой руки. Чем дольше я ждал выстрела, тем 
судорожнее я непроизвольно сжимал пальцы. Именно здесь, сказал я себе, у меня 
есть над чем поработать. Вскоре я нашел простое и очевидное решение. Если после 
поднятия лука я преднамеренно расслаблял пальцы, через некоторое время наступал 
момент, когда большой палец, неплотно прижатый к остальным, уступал натяжению 
тетивы как бы спонтанно. При этом происходил молниеносный выстрел, который, как 
мне казалось, "соскальзывает, как снег с бамбукового листа". Это открытие 
подкупило меня своим обманчивым сходством с техникой стрельбы из ружья. Чтобы 
выстрел из ружья был точным, нужно плавно сгибать указательный палец, пока 
возрастающее давление на курок не приведет в действие спусковой механизм.
	 Очень быстро мне удалось убедить себя, что наконец-то я стал на правильный 
путь. Почти каждый выстрел происходил гладко и неожиданно, по крайней мере мне 
так казалось. Естественно, я не мог не заметить и обратной стороны своего 
триумфа: действия правой руки неизбежно приковывали в себе мое сознательное 
внимание. Однако я утешал себя тем, что новое техническое решение вскоре войдет 
в привычку и не будет требовать моего сознательного участия. Мне казалось, что 
настанет день, когда благодаря своему отрытию я смогу отпускать тетиву в момент 
наивысшего напряжения, не думая о себе и не осознавая своих действий, и тем 
самым моя вновь обретенная способность одухотворит себя. С каждым днем 
убеждаясь в своей правоте, я заглушил нараставший во мне протест и не обратил 
внимания на предостережения своей жены. Я продолжал занятия, испытывая 
удовлетворение от мыслей о том, что в конце концов сделал важный шаг вперед.
	 После возвращения мой самый первый выстрел на уроке у Мастера был, как мне 
показалось, просто блестящим. Тетива вырвалась из моих пальцев мягко и 
неожиданно. Мастер некоторое время смотрел на меня, а затем, как человек, 
который не верит своим глазам, нерешительно произнес: "Еще раз, пожалуйста".
	 Мой второй выстрел показался мне даже лучшим, чем первый. Не сказав ни слова, 
М